Отец Тесс и Уильяма погиб мгновенно. Как и сама Тесс.
И вместо нее в ее теле очнулась уже я. Погибшая в своем мире в аналогичной катастрофе.
Здесь мне восемнадцать, уже девятнадцать лет. В том мире едва исполнилось двадцать шесть. Я долго все осознавала и принимала, первые несколько недель думать ни о чем не могла, кроме как о нестерпимом желании вернуться обратно. Не могу сказать, что было к кому — ни мужем, ни детьми я обзавестись не успела.
Просто не хотела жить здесь, в этой реальности, в чужом теле, в чужом мире. Не хотела до дрожи, до истерик, до рыданий.
А потом спустя примерно два месяца Уильяма похитили.
В тот день все для меня изменилось. Закончились истерики и слезы. Я поняла, что невероятным, непостижимым образом успела привязаться к мальчишке. И все свои нерастраченные злость и гнев, все силы бросила на его спасение.
Его, в конце концов, нашли. И вернули домой.
А для меня начался долгий путь принятия и смирения. И поиска способа жить дальше. В этом мире с его ужасными законами и жесточайшим бесправием. И опасностью, которая нависла не только над Уильямом. Над нами обоими, как единственными наследниками семьи Толбот.
Незамужняя женщина не имела здесь права на имущество. Могла наследовать лишь его жалкую часть. Притом — движимого. То есть хозяйкой земель я стать не могла ни при каких обстоятельствах. Как и опекуном для десятилетнего Уильяма, которому до совершеннолетия оставалось еще целых шесть лет.
Потому нам был назначен опекун в соответствии с последней волей покойного отца, изложенной в завещании. Он вписал в него три имени. Наверное, думал, что на всякий случай, для подстраховки.
Но так вышло, что двое из списка были уже мертвы.
И осталось лишь третье имя.
Все движимое и недвижимое имущество графов Толбот было помещено в нерушимый траст, которым управлял также опекун.
Опекун во многом заменял отца. Например, он был наделен правом распоряжаться нашими с Уильямом судьбами: сосватать меня, найти жениха, отправить подальше с глаз долой.
Сэр Найджел Клаттон, наш второй опекун, о кончине которого пришли вести, оказался невероятным человеком. Настоящим сокровищем. Долгое время я никак не могла поверить, что он не притворялся. Что действительно был благородным, щедрым, добрым.
Ни в чем нас не ограничивал, ни к чему меня не принуждал. Горячо поддержал мою идею заниматься семейным делом и посещать типографию, которой владели Толботы. Практически, сэр Найджел разрешил мне работать — немыслимое дело!
— Тесс, — Уильям подошел ко мне со спины, — кто станет нашим опекуном теперь?
Я прижала его к себе и положила руку на плечо.
— Не знаю. Не помню, что указано в завещании.
В дни, когда его торжественно зачитывали наследникам покойного, я пыталась прийти в себя и осознать свалившуюся на меня суровую действительность.
— Идем посмотрим? — Уильям поднял на меня взгляд.
Вздохнув, я кивнула. После мрачных новостей аппетит пропал, и к еде возвращаться не хотелось. Вместо этого мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж и прошли в конец коридора — там располагался кабинет покойного отца. Завещание, равно как и прочие важные бумаги, хранилось в сейфе, к которому было три ключа: два у нас с Уильямом и один у опекуна.
Едва завещание оказалось на широком дубовом столе, я перелистала толстые, шуршащие страницы до самой последней. Именно на ней был указан перечень опекунов.
— Сэр Джон Фицджеральд, — озвучил Уильям третью строчку.
Я нахмурилась. Имя показалось знакомым, и в памяти промелькнула картинка…
Тот ублюдок⁈
* * *
— Тесс? — встревоженный голос Уильяма вытащил меня из пучины неприятных воспоминаний. — Ты знаешь этого человека?
— Ты тоже его знаешь, — вздохнула я. — Он все время обивал порог сэра Найджела и умолял распотрошить сейф твоего отца и выставить на продажу семейные секреты. Когда мы искали деньги на выплату налогов с наследства, — процедила сквозь зубы.
Меня передернуло от отвращения, стоило вспомнить рыбьи глаза Джона Фицджеральда, его сальные ухмылки и похабные взгляды.
Я бросила взгляд на сейф. Сэр Найджел, да упокоится он с миром, совершенно не возражал, чтобы документы хранились в особняке.
Что ж. В ситуации, в которой мы оказались, был, по меньшей мере, один плюс. Новый опекун не доберется до важных документов быстрее нас.
— Тесс… — вдруг позвал Уильям дрогнувшим голосом. — Не бросай меня. Пожалуйста.
Сердце защемило от жалости к несчастному ребенку.
Он знал, что я не его родная сестра. Знал, что настоящая леди Тесса Толбот умерла в той катастрофе вместе с его отцом. Наверное, я проявила слабость, рассказав ему об этом, но в то время я просто не представляла, как смогу освоиться в новом мире без посторонней помощи. И как смогу справиться с ворохом навалившихся на нас проблем…
Потому и пришлось посвятить десятилетнего мальчишку в дела совсем ему не по возрасту.
— Уильям, — строго сказала я и присела перед ним на корточки, — ты помнишь, о чем мы с тобой договаривались? Что я тебе пообещала?
— Угу, — он угрюмо кивнул и отвел влажно блестящие глаза.
— Повтори.
— Ты обещала, что никогда меня не бросишь… — едва слышно выдохнул он.
— Вот именно, — со всей уверенностью, которая только во мне была, сказала я. — Я никуда не уйду. И тебя не брошу. Да, я не совсем твоя сестра, но… но я ею стала. И я тебя люблю. И семья Толбот для меня не пустой звук, поэтому я не позволю какому-то скользкому толстяку нас разорить!
Всхлипнув, Уильям все-таки стиснул меня за шею и уткнулся лицом в плечо. Я вздохнула и осторожно обняла его, поглаживая по спине. Он задрожал и напрягся, а потом каким-то нечеловеческим усилием прогнал свои слезы. Уже спустя несколько секунд он отстранился и виновато на меня посмотрел.
— Прости, пожалуйста, я уже не маленький, чтобы реветь.
Ох. Подавив вздох, я ему улыбнулась и ласково погладила по щеке. То, как здесь муштровали детей, у меня в голове до сих пор не укладывалось. Что говорить, сегодня был третий раз, как я видела слезы Уильяма.
За год! Он даже на похоронах отца не плакал, но разревелся в первый раз, когда я призналась, что я не настоящая Тесса…
Впрочем, воспоминания нам ничем не помогут.
— Значит, так, — бодрясь, я хлопнула в ладоши и выпрямилась.