Я уже приводил фрагмент воспоминаний критика Андрея Туркова с рассказом о том, как Гладков относился к бывшим фронтовикам. Он опасался их самостоятельности. Ведь многие бывшие солдаты и офицеры не собирались подчиняться институтской дисциплине, могли позволить себе и выпивки в самых неожиданных местах, и неблагозвучную лексику, и ругань начальства.
Особенно много хлопот дирекции Литинституа доставлял бывший диверсант Григорий Поженян. Его в войну представляли к званию Героя Советского Союза, но, как впоследствии рассказывал адмирал Ф. Октябрьский, военный совет флота вынужден был отозвать документы, поскольку в ходе Эльтигенского десанта Поженян выбросил за борт политработника. А уже в институте бывший диверсант, как выяснилось, хранил несданный боевой пистолет.
5 ноября 1946 года Гладков потребовал провести с первокурсниками собрание и осудить Поженяна и попавших под его влияние Солоухина, Бушина и Ларина. Я нашёл в архиве протокол того собрания, приведу фрагмент:
«Присутствовало 19 человек (студенты)
Ведёт собрание парторг т. Годенко
Слово предоставляется секретарю партийной организации института т. Соловкину
1. т. Соловкин говорит о случае нарушения студенческой дисциплины, о факте хулиганства, совершённом группой студентов института (Поженян – Фофанова Лариса и др.). Такая безответственность студентов может превратить ин‹ститу›т в „шарашкину фабрику“. т. Соловкин призывает коллектив к критическому обсуждению студенческой дисциплины. Вопрос посещения, особенно по основам марксизма-ленинизма, является серьёзным вопросом, отражающимся на общей успеваемости. Удивление вызывает т. Солоухин, который всегда считался положительным товарищем и его участие является, вероятно, простой случайностью. Руководством института факты нарушения дисциплины воспринимаются с большим беспокойством. т. Соловкин призывает осудить явления непосещения и недисциплинированности. У нас нет неполитического искусства, а тем наиболее в литературе. Активисты – прошу от вас и серьёзности.
2. Выступает директор института т. Гладков. Он говорит – это не случайность (вечеринка и каждое проявление определённых нравов и стремлений). Есть люди, которые уродливо проявляют свой „задор“, вплоть до хулиганств и грубости. т. Поженян своим отношением к учёбе обрёк себя на исключение. Мы поверили Поженяну при поступлении, а он не оправдал себя ни как орденоносец, ни как человек. Солоухин, как, попал случайно. Прежде всего необходимо держать честь института и студента на должной высоте…» (РГАЛИ. Ф. 632. Оп. 2. Д. 886, лл.1–1 об).
Из студентов наибольшую активность на собрании проявили Михаил Годенко, Григорий Фридман (Бакланов) и Бенедикт Сарнов. Но каждый из них вёл свою линию. Скажем, Годенко негодовал по поводу своего однокурсника Владимира Бушина («Сегодняшнее поведение т. Бушина требует серьёзного обсуждения»). Фридман просил пересмотреть решение об исключении Ларина, призывая проявлять «больше внимания друг к другу». А Сарнов хотел, чтобы начальство заменило доцента Витошкина на другого, который лучше бы разбирался в литпроцессе.
Бондарев, судя по протоколам, предпочёл на собрании отмолчаться, и Поженян этого не забыл. Может, поэтому он впоследствии отзывался о писателе лишь в негативном ключе.
Поступая в Литинститут, Бондарев собирался продолжить военную тему. Но Гладков, давно уже ориентировавшийся исключительно на Агитпроп ЦК, знал, что эта тема вызывали у верхов весьма болезненную реакцию и за нее легко можно было оказаться в ряду неугодных авторов. Неслучайно он настраивал своих студентов писать о мирном времени. И Бондарев с Фридманом упорствовать не стали – они нашли новые темы.
В целом Гладков был доволен этими двумя своими учениками. Подводя итоги их первого года обучения, он обоим выдал положительные характеристики. У Бондарева старый мастер отметил наблюдательность, вдумчивость и склонность к обобщению. «Если он ещё недостаточно свободно владеет литературной техникой, а бедность словаря мешают ему быть экономным в слове, – отметил Гладков, – его хорошее знание жизни и людей, чтение и работа над собой дают основание полагать, что он добьётся больших успехов. Это политически зрелый человек и в своих рассказах и в выступлениях обнаруживает широкую осведомлённость во всех областях советской действительности и всегда требователен к идеологической ясности в своих рассказах и в произведениях товарищей. Это один из самых строгих и принципиальных критиков. Его последний рассказ „Ранней весной“ вполне литературен, хотя в некоторых местах и требует внимательной доработки. Он рекомендован для напечатания в альманахе» (РГАЛИ. Ф. 632. Оп. 1. Д. 1208. Л. 129).
Признал Гладков наличие таланта и у Фридмана. Но к нему он отнёсся более критически («Герои его рефлексируют и бредят ‹…› Ему нужно много работать и научиться находить нужные темы»).
Но вообще-то из всего курса тогдашнее литинститутское начальство более всего ценило Бондарева и Шуртакова. Давая в мае 1947 года информацию об итоговом заседании кафедры советской литературы и творчества (её тогда возглавлял критик Григорий Бровман), «Литературная газета» привела мнение преподавателей: «Хорошие рассказы о жизни современной колхозной деревни написали Бондарев и Шуртаков» («Литературная газета». 1947. Май).
К слову, вузовское руководство тогда ещё не предполагало, что часть первокурсников из числа бывших фронтовиков, объединившись с некоторыми студентами более старших курсов, выступят против Гладкова. В числе закопёрщиков оказался, в частности, Фридман-Бакланов. Он потом рассказывал: «Вообще Гладков имел виды на наш курс: фронтовики. И на отчётно-выборном партийном собрании он подходил к каждому из нас, дышал в ухо: надо избрать в партком представителя райкома. И указывал в президиум. Там уже сидели, привезена была на трон мужеподобная баба. И вот она станет секретарём парткома института. Нам это не понравилось, жив ещё был в нас вольный дух. Мы не избрали в партком ни её, ни его. Ректор – не член парткома, такого быть не могло. И Гладков подал в отставку. Шофёр передавал его слова: „Вместо адреса студенты поднесли мне пощёчину…“» (Бакланов Г. Жизнь, подаренная дважды. М., 1999. С. 100).
Правда, Бакланов умолчал о том, какое участие в тех событиях принял его тогдашний лучший друг Бондарев, с которым их позже развели идейные споры.
Но не надо думать,