Я в домике — меня защищают стены из металла. И всё же я чувствую напряжение, когда собаки начинают окружать автомобиль. Что им от меня надо? Почему дедушки нет так долго? Может, позвонить ему? А если дедушка откроет дверь автомобиля, и кто-то из собак пролезет внутрь? Они что, так и будут стоять и смотреть?
А они стоят и смотрят. Не бросаются на стёкла, даже не лают. Просто стоят. Как будто следят, чтоб я не сделала им ничего плохого: мало ли, вдруг я сейчас включу двигатель, перелезу на место водителя, начну носиться по двору и всех давить?
Они боятся меня, что ли? Разве инстинкты им не подсказывают, что я сама в ужасе от встречи со стаей бездомных собак?
Да ничего я вам не сделаю, расходитесь. Даже помочь не могу — я же не волонтёр из приюта. Кстати — идея.
Достаю телефон, пишу Эльвире: «Я знаю, где есть бездомные собаки. Прислать геотэг? Вы можете их всех забрать себе?»
От Эльвиры приходит голосовое сообщение. Да, они с коллегами спасают собак с улиц. Но сейчас нет ни мест, ни свободных рук. В приюте появились новые обитатели взамен тех, кто нашёл себе дом, но их даже некогда сфотографировать для анкеты на сайте. На заднем плане слышен собачий лай и спокойный мужской голос, повторяющий: «Не бойся, малыш, не бойся».
А чего я ожидала? Сама ни на что не способна и вообразила, что придёт супергерой и решит все проблемы, а я только похлопаю в ладоши?
Собаки расходятся по своим местам у забора. Вскоре из интернет-магазина выходит дед с колонкой в руках.
— Всё проверил, печать на гарантийный талон поставил, — говорит мой классный дедуля, и мы едем домой.
По дороге он рассуждает, что неплохо бы ему отдохнуть от жены и сына и переехать на дачу. Утеплить дом, поставить печку и жить там с весны до середины осени. Можно и собаку завести — чтоб скучать не давала.
Мы как раз стоим в пробке. Я открываю сайт Эльвириного приюта, чтобы дед смог выбрать себе собаку посимпатичнее, но из десятка с лишним анкет фотографии есть только в трёх. И качество такое, будто псы сами снимали друг друга на чужой телефон.
Машины трогаются, и очень скоро мы подъезжаем к дому.
Дед паркуется там, где раньше стояла машина отца. Это место так никто и не решается занять, как будто соседи ждут, что хозяин вот-вот вернётся.
Дома дедушка заваривает себе очередной суперкофе.
— Ничего вам не надо починить? — спрашивает он. — Вспоминай. Инструмент у меня на всякий случай в багажнике.
У деда в багажнике найдётся всё!
— И почему отец не такой, как ты? Нам с ним было бы легче! — вырывается у меня.
— Ему со мной тоже было нелегко, поверь, — говорит дед. — В нашем роду детям вообще не везёт с отцами. Да и жёнам с мужьями тоже. Твоя мама молодец, не стала терпеть эти выходки. Очень за неё рад.
— А если бы бабушка от тебя ушла, ты тоже был бы за неё рад?
— Ха, она бы ни за что не ушла. Стыдно перед людьми! Даже если бы я дрался и ломал мебель. Ведь моя мама не ушла, оправдывала отца до конца жизни. Жила и терпела, хоть я и звал её к себе. Будь я понастойчивее, увёз бы её. Может, тогда бы и приступы мои прекратились.
— Приступы… какие? — спрашиваю я. — Это же надо к врачу…
— С такими к врачу не пойдёшь. Сразу в дурдом упрячут. Представь, что ты взрослый человек, уважаемый специалист. Но как вспомнишь один случай из детства… и попадаешь туда.
Я не ослышалась?
— Ты вспоминаешь случай из детства и снова туда возвращаешься? — тихо уточняю я.
— Это трудно объяснить, — говорит дед. — Не в переносном смысле. Всё происходит по-настоящему.
— Как у меня, — киваю я.
Теперь дедушкина очередь удивляться.
— Рассказывай, — говорит он.
И я рассказываю, как проваливаюсь в свою чёрную дыру — в тот день, в тот лес, где на меня натравили собаку, а отец не смог меня защитить.
Некоторое время дед молчит. Но не потому, что ему нечего сказать.
— А куда попадаешь ты? — спрашиваю я. — Когда у тебя «приступ».
— В буфет, — отвечает дед. — В шкаф для посуды, нижнее отделение.
— Рассказывай, — говорю я.
Когда дедушка был маленький, он прятался от своего отца. Мой прадед был просто ужасным человеком! Постоянно злился, а зло срывал на близких. Бил жену, а иногда и сына — моего дедушку. Но обычно мама успевала спрятать его в нижнем отделении буфета и убрать ключ под половицу. Мальчик сидел в буфете, слышал удары и крики — и ждал, когда его отец устанет куражиться и уйдёт спать. Но однажды не выдержал и закричал: «Не бей маму!» Отец услышал. Не найдя ключа, выломал дверцу, выволок сына за ноги и избил.
С тех пор у моего деда и начались его «приступы». Стоило его отцу распустить руки, как мой дед проваливался в свою чёрную дыру — в нижнее отделение буфета. И снова всё повторялось, совсем как у меня.
Это происходило, даже если при нём били кого-то другого. Во дворе его считали трусом, не способным за себя постоять. Люди думали, что он убегает и прячется. Мама говорила ему: не слушай их и никому не рассказывай, где твоё убежище, а я потерплю. Она тоже считала его трусом, но любила и таким.
А дедушка даже себе не мог объяснить, что происходит. Он думал, это оттого, что отец сильно ударил его по голове. «Пусть лучше меня считают трусом, чем сумасшедшим», — решил он.
Мальчик рос и мечтал, что когда-нибудь станет сильнее отца и поквитается с ним. Отплатит за всё, что терпела мать. И такой день настал. Отец замахнулся на сына, тот приготовился дать сдачи… и оказался в нижнем отделении буфета.
Оказалось, что «приступ» предотвращает любую попытку нанести удар, и неважно, кто кого бьёт.
— Я сам виноват, — говорит дед. — Если б я не закричал тогда из буфета, стал бы нормальным человеком, вырос и дал отцу сдачи.
— Ты не виноват! — возмущаюсь я. — Это он виноват!
— А мать всегда его оправдывала, — жалуется дед. — Убеждала меня, что «у него просто характер слабый». Что всё дело в выпивке — он напивается и спьяну куражится. Но нет. Сейчас-то я знаю, как пахнет алкоголь. И как-то раз во время очередного приступа я нарочно принюхался. В тот день, когда я закричал из буфета, отец был трезвый. Он прекрасно сознавал, что бьёт беспомощного семилетнего ребёнка, а не чертей по комнате гоняет.
Дед резко отодвигает опустевшую чашку, встаёт и подходит к кофемашине, чтобы сделать себе ещё кофе.
— Главное, что я понял за эти годы, — продолжает он, нажимая на кнопки, — это всё в голове и давно прошло. Приступы только выглядят реально, но вреда в них нет. Они заканчиваются, а ты продолжаешь жить. А ещё с годами… не знаю, черствеешь, что ли. Молодой я был, так однажды приятель меня хлопнул по плечу… и всё, я в буфете. В трамвае однажды приступ был — меня толкнули, может, даже и не нарочно. Сейчас уже не так. И сам могу ударить… не человека, конечно. А, например, кулаком по калитке, если щеколду заело. В общем, если без злобы, без агрессии, то всё нормально.
— А когда приступ заканчивается, где ты оказываешься? — спрашиваю я. — Я обычно чуть в стороне от места событий.
— Это самое непонятное, — говорит дед. — Может быть, во время приступа мы ничего не помним и пытаемся убежать от опасности? Перемещаемся бессознательно.
— А мне всё же кажется, что мы в этот момент полностью исчезаем из реальности и оказываемся там, в чёрной дыре, — говорю я. — Иначе твой отец хотя бы раз нашёл тебя и догнал.
— Тоже верно. Но как же я намучился с этим! Приходилось придумывать, почему я исчез. Не всегда же я был один. Часто — с твоей бабушкой. Она не спускала с меня глаз с того момента, как решила, что я стану её мужем. Мне пришлось выдумать историю с алкоголем, спрятанным в доме. Этим любое исчезновение можно объяснить. А потом я и правда стал припрятывать бутылку-другую. После приступа всегда очень хочется приложиться. Только не бери с меня пример. Пожалеешь, а уже не будет сил отказываться. Ни сил, ни желания. Выпивка как бы берёт взаймы всю твою радость, и без неё уже радости нет. А потом и с ней нет радости. И всё равно уже не остановиться. Так что придумай другую отговорку, почему ты исчезаешь.