— Мешок-то я сейчас с тебя сниму, — на ее шею легли пальцы, — но, если ты хоть пикнешь, мигом снова придушу. Слышала, девка?
Она отважилась кивнуть, и мешок соскользнул с головы. Даже тусклый свет свечи ослепил ее, потому что Агнес уж много часов провела в полной тьме, и только теперь она узнала, что находится в пещере. А вместе с ней здесь был Питер Вэбб.
Он привалил ее к сырому валуну, а сам присел на корточки напротив.
— Ты не думай, шлюха, я б тебя с удовольствием снасильничал. — Он положил свои мозолистые руки ей на щеки и с нажимом повел вниз по шее и грудям. Она забилась в своих путах под сильными наглыми пальцами и издала приглушенный стон. — Тише, тише. Еще как снасильничал бы, да уж больно некстати это нынче. — Пятерни Вэбба были уже на бедрах, а большие пальцы забрались глубоко между ними.
Лучше умереть. Она судорожно изогнулась вбок и натужно выкрикнула так громко, как только могла:
— Иди к черту, Вэбб!
Одна из рук ткача зажала Агнес рот.
— Заткнись! — Вторая легла ей на шею. — Заткнись. Заткнись. — Пальцы начали сжиматься.
Воздуха не оставалась. Искаженное злобой лицо Вэбба стало расплываться.
— Заткнулась, Агнес?
Она попыталась кивнуть. Вдох, ей нужно сделать вдох.
Тогда его рука выпустила шею, и Агнес принялась судорожно, с болью в горле, втягивать воздух.
— Хорошо. — Он уселся рядом. — По мне, так баба слушать должна, а не говорить. Гляди-ка, и научитесь чему, коли слушать станете. Тем паче если мужик смышленый — навроде меня. А лучше б и не только бабы, а вообще все меня послушали. Жаль, что им всем невдомек, какой я головастый, — как есть жаль. Знали бы — рты пооткрывали. Но тут местечко самое подходящее, Агнес, — я тебе расскажу, какой я есть умник, а ты здесь с этим и останешься.
Она не посмела ответить. Большие руки Вэбба снова принялись рассеянно скользить по ее шее.
— Браконьерить-то проще простого, верно? Дело немудреное. Об этом я и жене-дуре рассказать мог. А с воровством история иная. Одно дело — зверя в лесу выловить, убить и освежевать, а вот хороший канделябр увести — совсем другое. Люди-то свое добро на совесть прячут — засовы там, замки, сундуки. Тут навык нужен да соображение. Не из простых задачка.
Агнес стиснула зубы:
— Подло это.
Вэбб сжал пальцы, заставив ее захрипеть.
— Ты дослушай сперва, ясно? — Он потряс ее за горло: — Поняла?
Ответом было хриплое «да».
— Они ж меня с моими тканями сами в дом впускают, а я знай смотрю, где денежки лежат, из которых мне обычно только мелочь кой-какая перепадает за труды мои тяжкие. Да ты ж сама и впускала. А я где пару добрых клещей пригляжу, где кувшин хороший. Они меня о здоровье пытают, о кретине моем — жалеют, грусть корчат, а я примеряюсь, что потом забрать. Пара монет здесь, пара там. Я никогда много не беру. Они потом дом вверх дном перерывают, чтоб вещицу свою найти, а она уже у меня в сарае лежит тихонько. Ждет не дождется, когда я в город поеду ткани сбывать, а заодно и ее прихвачу. — Вэбб широко ухмыльнулся. — Умно же, верно?
Его рука снова опустилась на грудь Агнес, но, хотя живот свело спазмом, протестовать она не осмелилась.
— Да только не повезло мне, — продолжал Вэбб. — Поймали меня на горячем. Но только раз, слышишь? Потому что смышленый я.
А все ж поймали, подумала Агнес, продолжая молчать.
— Просто не повезло мне, Агнес, понимаешь? Только раз и поймали. — Вэбб издал короткий смешок. — А был это сам пропойца и кретин Эдгар — он и никто другой. Это при том, что он и хрен свой в темноте отыскать не сможет.
Внезапно взгляд ткача потемнел от злобы. Сердце Агнес ускорило свой и без того быстрый бег. Искаженное лицо Вэбба казалось чужой маской.
— Три года тому прикатил ему на конюшни свою бочку, как вдруг смотрю — лежит славная пара ножниц, ну я их под плащ и сунул. А тут Эдгар из-за угла, шел коня брать на выезд. Увидел меня и схватил на месте. Нет, кто б другой. Там ведь ум и не ночевал — повезло ему просто. Ясно тебе это, Агнес?
Она кивнула, моля Бога, чтобы и ей тоже повезло. Надеяться оставалось только на удачу.
— Я знал, что поймешь. Ты ж тоже не дура. Но сам я быстро соображаю, — Вэбб постучал пальцем по виску, — быстро-быстро, так-то. Я давай милости у Эдгара просить, сбрехал, что мне ткань резать надо, а мои ножницы, мол, сломались. Слезы выдавил, про сына-полудурка стал кричать, что бедной жене придется побираться и голодать, коли меня Эдгар под замок посадит. И старый дурень назад сдал… — Тут Вэбб осекся, словно что-то услышал.
Агнес тоже стала вслушиваться с еще быстрее заколотившимся сердцем.
Ткач продолжал:
— Сказал, что не станет шума поднимать. Но и пригрозил тут же — это мне-то! Мол, если хоть еще раз случится такое, мне правую руку отсекут. А я ж ткач, мне без нее голод и нужда. Сама подумай! Мне ж тогда ни честной работы не видать, ни браконьерства с воровством. Да и все наворованное всплывет, если на него жить придется. Вся моя тайная жизнь, которую так долго городил, прахом пойдет. Нельзя, чтобы такое произошло, Агнес, нельзя, и точка. А ты поди уж догадалась, кто мне все едва не испортил, — а, Агнес?
Она и правда все поняла, но молчала, не желая доставлять Вэббу удовольствие.
— Я тебе вопрос задал. — Его рука снова сомкнулась на шее Агнес. — Отвечай. — Пальцы сжались.
— Отец мой, — прохрипела она.
— Хорошая девочка. — Хватка ослабла. — Он в кузницу ушел, а ты по лесу с Дином шлялась. Остался славный пустой домик с добрым запасом монет. И вот дело свое делаю, а тут твой драгоценный папаша заявляется. Ох, как разозлился сперва! Но тут я про мальчишку своего заканючил — как с Эдгаром. Да только нет, Джеффри чертов Смит сказал, что это к делу не относится, и не ему, мол, решать. Сказал, что Эдгару все расскажет, а ты уж, мол, у него милости проси. И слушать меня не захотел — только знай твердит, что лорд меня особо наказывать не станет, ведь в остальном-то, мол, я порядка держусь. Сказал, чтобы я домой шел, а сам двери запер и пошел дальше свои дела в кузнице