— Вы куда… — начала она и осеклась, увидев протянутое удостоверение.
— Я могу попросить вас оставить нас с Борисом Игоревичем наедине?
— Да, конечно.
— Он спит?
— Заснул минут двадцать назад, ему сделали укол.
Как только медсестра вышла, мужчина приблизился к Кожевникову, положил руку ему на правое плечо.
— Просыпайся. Хватит спать, проспишь самое интересное.
Борис Игоревич открыл глаза. Сперва он непонимающе смотрел на незнакомца, затем, прищурившись, прошептал:
— Кто вы, я вас не знаю.
— Ошибаешься, мы с тобой знакомы.
— Не помню. Назовите свое имя.
— Мое имя тебе ничего не скажет. Я могу назвать другое.
Кожевников нахмурился, провел ладонью по пересохшим губам.
— Не понимаю, о чем вы говорите?
— Ты помнишь Симону?
Зрачки Бориса Игоревича расширились, дыхание сделалось учащенным, руки дрогнули.
— Вижу, ты ее помнишь. Это хорошо, значит, память тебя не подводит.
— Кто вы? — повторил вопрос Кожевников. — Откуда вам известно про Симону?
— Мне многое известно, намного больше, чем ты можешь представить. Кстати, почему не интересуешься ее здоровьем?
Борис Игоревич закашлял.
— Симона жива?!
— Не такая уж она старая. Ты ведь всего на десять лет ее моложе. Удивлен? Не предполагал, что та, которой вы испоганили жизнь, находится рядом с тобой?
— Мы ее искали, Симона пропала. Постойте, что значит испоганили жизнь? Извольте объясниться.
Мужчина самонадеянно улыбнулся, подошел к открытому окну.
— Здесь слишком дует, ты не находишь?
— Кончайте разговаривать со мной в таком тоне. Назовитесь и говорите, зачем пришли?
— Ты действительно хочешь знать?
_ — Хочу!
— Что ж, последнюю волю принято исполнять. Я удовлетворю твое любопытство. Я клоун. Злой клоун! Тот самый, который сидел в твоей машине в день свадьбы дочери. Тогда тебе повезло, я не успел отправить тебя в ад, а сегодня нам никто не помешает. — Мужчина вытащил из кармана удавку.
Борис Игоревич вытянул руки…
* * *
— Скажите, к Кожевникову уже пускают посетителей? — спросила Люська, примкнув к окошку справочной.
— Вы родственница?
— Нет.
— Пускают только родственников.
— А нельзя в порядке исключения отступить от правил, а?
— Вам здесь что, проходной двор? Это больница.
— Хотя бы скажите, в какой он палате?
— В двести третьей.
— Я его племянница, — соврала Люська.
— У Кожевникова сейчас человек из органов.
Люська заподозрила неладное.
— Из каких органов? Почему вы так решили?
— Удостоверение свое показал, я…
Недослушав, Люська побежала к лестнице.
— Стой! Миша, чего глаза вытаращил, догони ее.
Долговязый охранник бросился вслед за Люськой.
Нужную палату Люська нашла без труда. Распахнув дверь, она закричала:
— Кто-нибудь! Помогите!
Мужчина, затягивающий на шее Кожевникова удавку, резко обернулся. Люська машинально подалась назад и стукнулась головой о дверь.
— Адам?!
Поляков метнулся к Люське, но вбежавший охранник встал у него на пути.
— Держите его! — голосила Люська. — Он пытался убить Бориса Игоревича.
Охранник взглянул на посиневшего Кожевникова, сорвался с места.
Адам сориентировался быстрее. Открыл окно, встал на широкий подоконник и сиганул вниз.
— Черт! — Люська согнулась.
В палату прибежала медсестра. Кожевников трясущейся рукой показывал в сторону окна.
— Ловите, — прохрипел он.
Началась паника.
Далеко Адаму уйти не удалось. Стоило Люське подойти к окну, из груди вырвался слабый стон. Поляков лежал на земле. Рядом виднелась лужица крови.
Причиной мгновенной смерти Адама Полякова явился сильный удар головой о кирпич, которым была огорожена клумба.
Второй раз Люська оказалась в нужное время в нужном месте, второй раз она спасла Борису Игоревичу жизнь.
Сам Кожевников, находясь в состоянии шока, мало что мог объяснить. Он рассказал следователю о Симоне, но клялся, что никогда не был знаком с Поляковым.
Уже потом, когда на похороны сына приехала престарелая Симона Дмитриевна, многое стало известно.
Многое, но, к сожалению, не все.
Для Люськи, для Бориса Игоревича, для Симоны главный вопрос остался без ответа.
Но читатель должен знать правду, она изложена ниже.
Глава семнадцатая АКРОБАТ, ШПАГОГЛОТАТЕЛЬ И ТРИ КЛОУНА
Много лет назад передвижной цирк, колесивший по городам и весям, давал представление в Саратове. Артистам оказали радушный прием. Билеты на представление были распроданы за рекордно короткие сроки — зрелище обещало быть захватывающим.
В труппу входило двадцать четыре человека, среди них была Симона, выступавшая на арене с дрессированными пуделями.
За всю свою жизнь Симона не обидела и мухи. Она любила людей, животных, любила все божьи создания, за что природа наградила ее стройной фигурой и лицом восемнадцатилетней девушки. Было ей в ту пору сорок лет.
Шпагоглотатель Степаныч, акробат Кирилл, клоуны Марат, Алексей и Борис были безответно влюблены в Симону.
Марату и Степанычу перевалило слегка за двадцать, Кириллу с Алексеем стукнуло сорок, Борису Кожевникову едва исполнилось тридцать лет.
Каждый делал Симоне предложение руки и сердца, и каждому Симона ответила отказом.
— Наверное, я не создана для семьи, — шутила она. — Я вас всех очень люблю, но другой любовью. Сестринской.
В глубине души мужчины не переставали надеяться, что рано или поздно Симона свяжет судьбу с кем-нибудь из их пятерки.
Время шло, Симона по-прежнему отвергала ухаживания коллег.
В Саратове артисты запланировали дать семь представлений.
После первого выступления, имевшего аншлаг, Борис вызвал Симону на серьезный разговор.
— Мы тут пообщались с ребятами и решили… Симона, ты должна сделать выбор. Больше так продолжаться не может, из друзей мы превращаемся в заклятых врагов. Между нами постоянно возникают стычки.
— Предлагаешь мне покинуть труппу?
— Выбери кого-нибудь.
— Боря, уходи, напрасно ты затеял разговор.
Кожевников не стал настаивать.
Пятью минутами позже он присоединился к друзьям, махнул рукой.
— Без изменений.
— Она играет с нами, как со своими пуделями, — крикнул импульсивный Степаныч.
— Я давно говорил, — подал голос Марат, — оставьте ее в покое. Насильно мил не будешь. Симона не должна заставлять себя полюбить одного из нас. Понимаете вы это?
— Марат прав, — Кирилл посмотрел на Кожевникова. — Тема закрыта?
Борис собирался кивнуть, но Степаныч вскочил со стула и, подбежав к Рушакову, прочеканил:
— А с чего ты ее защищаешь? Или вы успели спеться?
— Перестань, — осадил его Алексей.
— Не перестану. Пусть объяснит, скажет начистоту. Она ответила тебе согласием? Отвечай!
— Ты бы поумерил свой пыл, он тебе пригодится завтра, когда начнешь глотать шпаги.
— Нарываешься?
Марат засучил рукава.
— Выйдем?
— Выйдем!
— Парни, кончайте базар. Никто никуда не выйдет, и точка. Марат, доставай колоду, Степаныч, сядь на место.
— Да пошли вы!
— Куда направился? — крикнул Алексей.
— Не твое дело.
— He смей идти к Симоне.
— А кто мне запретит? Ты?
— Мы все запрещаем, — Борис преградил Степанычу дорогу.
— Отойди.
— Я сказал — сядь на место.
— Мне надо на улицу. Имею я