– Прости. Я увидела тебя с заплетенной косой и сразу вспомнила твое детство. – Виктория коснулась плеча Элиота, поверх которого лежали заплетенные синей лентой волосы. – Забыла, что ты уже давно не нуждаешься в опеке.
– Очень часто ваши действия не соответствуют моему представлению об опеке.
– Я просто волнуюсь за тебя.
– Не надо волноваться. А если все-таки волнуетесь, беседуйте в моем присутствии. Я не могу быть уверен, что все сказанное вами будет приятно Софи.
– Хорошо. Следующий разговор с Софи я обязательно сначала согласую с тобой.
Лицо Элиота тут же расслабилось. Виктория подарила ему нежную улыбку и повернулась ко мне:
– До свидания, Софи. Жаль, что беседа вышла недолгой.
– Спасибо, что уделили мне время. – Я подскочила со стула и склонила голову.
– Постарайтесь придерживаться того курса мысли, что имеете сейчас.
Пока силуэт Виктории Ричмонд не скрылся в соседнем коридоре, который уводил в камерную гостиную, я стояла в почтительном поклоне. Гнев на лице Элиота сменился разочарованием – и как будто не в матери или во мне, а в себе. Этот взгляд я могла бы узнать из тысячи. Я взяла его ладонь и поблагодарила.
– Мы правда просто беседовали.
Он слабо улыбнулся и коснулся губами моей руки. Сухое горячее дыхание опалило ее, и по телу пронеслись мурашки. Ох, что бы случилось со мной, почувствуй я такой жар возле уха или на шее. Перед глазами вспыхнуло воспоминание о сне, в котором я спускалась на нижнюю палубу корабля, а под ногами скрипели ступени, сглаженные постоянным бегом детей. Уставший от работы, он прикрыл дверь ногой и расстегнул томивший шею воротник. В ритм морского беспокойства о стену стукалось деревянное изголовье. Стонала кровать. Мне снова стало очень жарко и стыдно.
– Все в порядке? – спросил Элиот встревоженно.
– Да, я просто задумалась… Думаю, как написать статью.
– Если что, у вас есть время до завтра. Сегодня встреча с Пауками. Помните? Только не сейчас. – Он взглянул на часы: было около десяти утра. – Начнем собираться в полдень. До этого нам нанесет визит ювелирный мастер, и уже потом мы с вами поедем.
– То есть вы и я?
– Да, я и вы, – повторил Элиот с улыбкой. – Я хочу появиться в сопровождении красивой дамы. Вы же не будете против составить мне компанию?
На такой вопрос невозможно было ответить отрицательно. Я лишь гуще покраснела и закивала. Элиот еще раз поцеловал мою руку и попросил помочь ему подняться на второй этаж. Когда мы в обнимку преодолевали ступень за ступенью, он шагал с такой легкостью, что мне подумалось, это был лишь предлог. По крайней мере, я очень хотела в это верить.
У двери своей спальни Элиот посмотрел на меня вопросительно: «Вы что, не зайдете?» – и только после этого приглашения я, придерживая его за талию, осмелилась переступить порог. В темной, с закрытыми окнами комнате единственным источником света был хрустальный канделябр у кровати. А под ним на тумбочке расположился стеклянный дельфин Жака, который я принесла вместе с другими гостинцами от родителей.
– О, вам передали наш подарок! – указала на него я.
– Нашел его в вашей корзинке.
– Да, точно! Совсем забыла сказать, что там есть подарок от брата. Он сам его смастерил.
– Сам? – Элиот присел на постель под балдахином и взял в руки статуэтку. – А как зовут ваше юное дарование? Он художник по стеклу?
– Его зовут Жак, ему шестнадцать. Совсем недавно его приняли в лицей Тюрго, к мэтру-ювелиру Луи Ококу. Пока Жак не знает, будет ли он художником, ювелиром или пойдет куда-то еще: папа настаивает на более мужской профессии. – Я едва заметно закатила глаза, и Элиот хмыкнул. – Но руки у него золотые, и вот этот дельфинчик, по его словам, – самое красивое, что ему удалось сделать на данный момент.
Элиот улыбнулся:
– Это действительно очень красивая вещица. А у Жака и правда большой талант. Я бы советовал, если позволите, не слушать отца и познакомить как-нибудь меня с ним, когда это все уляжется. Как вам идея? А пока передавайте ему большое спасибо. И вам спасибо за заботу, конечно же.
Он задержал на мне взгляд. Хотелось наклониться к нему или сесть рядом, обнять, положить голову на широкое плечо, коснуться губами щеки. Однако, улыбнувшись в ответ, я лишь завела ему за ухо выбившуюся длинную прядь. Он вздрогнул и невозмутимо выпрямился. Никогда бы не подумала, что даже столь мимолетное прикосновение может вызвать трепет, если бы не увидела, как заалели его уши.
Когда я вышла в зал, Освальд сидел за столом один и смотрел в окно. Напротив него на банкетке вместо Найджела уютно свернулся клубочком Алексис. Ос сообщил, что Винсента с Найджелом увезли Леа в особняк Винни, как только приехала Анна Венцель. Получившая медицинское образование в Германии, а затем в России, она была личным гинекологом Винсенты уже много лет. Ее знал папа Винсенты, русский немец Оскар Тиме, поскольку обеспечивал лекарствами практически все аптеки и клиники в Санкт-Петербурге и в Москве, в том числе клинику, в которой вела свою практику Анна Венцель. Сейчас же она работала в основном в Европе как врач частной практики в состоятельных русских семьях.
Освальд сообщил все это и замолчал. Выглядел он опустошенным – что было вполне понятно. Признаться, никогда бы не подумала, что в Освальде столько яростной энергии. Скорее казалось, что этот чересчур неловкий юноша, несмотря на свою медвежью силу, не смог бы постоять даже за себя, не то что за других. Видимо, неспроста говорят, что добро должно быть с кулаками.
Взяв на колени спящего Алексиса, я присела за рояль и заглянула Освальду в лицо. Его надутые щеки и погнутые очки делали картину еще более ироничной: такой большой – и такой смешной. Тогда я подумала: раз Освальд выглядит как обиженный ребенок, может быть, так с ним и стоит себя вести?
– Вы уже ели? Может, самое время для блинчиков по русскому рецепту?
– Не хочу.
– Тогда, может, вы хотите поговорить?
– Не хочу, – надул губы он.
– Может, вас надо пощекотать?
– Не думаю, что вам стоит это делать.
Спустя еще пару моих вопросов он уже улыбался, а потом разговорился и рассказал, что увидел странный сон и решил пораньше приехать к Элиоту, точно почувствовал, будто что-то не так. Найджел его за это обругал, но после с уважением пожал руку.
– Бывает, я чувствую других людей. Они мне снятся, возникают перед глазами. Из-за этого я часто путаю сон и явь и испытываю дежавю. А еще всякий раз, когда это происходит, я очень хочу спать. Может, поэтому я такой соня… Только не смейтесь надо мной, пожалуйста.
– Нет, что вы… – пробормотала я. – Я верю вам. Я никогда не испытывала подобного, хотя убеждена в существовании вещих снов и незримых знаков. Получается, Ос, вы обладаете экстрасенсорными способностями?
– Не знаю. Может, это связано с тем, что я Гранд-адмирал. Дело в том, что раньше Гранд-адмиралом считался самый сильный Капитан – физически и духовно, с особым даром: со стратегическим мышлением, дальновидностью, развитой интуицией. Может, поэтому? До вас я ни с кем этого не обсуждал.
– А как вы стали Гранд-адмиралом? Было голосование?
– Нет, никакого голосования нет. Схема непростая, но идет она из золотых времен Лиги Компаса, поэтому забывать о ней нельзя. Только, опять же, прошу, не смейтесь.
– Не буду, честное слово. Расскажите мне.
– В общем, считается, что Гранд-адмирала выбирает этакое общее сознание – Компас. Он посылает сигнал через сны. Если сын, родившийся от Капитана, седьмого дня седьмого месяца седьмого года увидит сон, в котором он под звездным небом в шторм ведет за собой корабли и все они, кроме его корабля, погибают, то считается, что он Гранд-адмирал.
– И вам это приснилось?