— А кто любит? Ты?
— Нет, но я так близко к сердцу это не принимаю. — Сандро склонился ближе. — Угадай, что случилось! У меня потрясающие новости. Я попал на стажировку к профессору Леви-Чивите в Ла Сапиенцу[5].
— Davvero?[6] — ахнула ошеломленная Элизабетта. — В университет? Ты теперь студент?
— Да, я буду вольнослушателем. — Сандро светился от гордости.
— Поздравляю! — Элизабетта радовалась за него. Сандро был математическим гением, его необычайный дар заметили еще в начальной школе, поэтому Элизабетта не удивилась, что друг будет учиться в Ла Сапиенце, городском кампусе Римского университета. — А профессор, это тот, о котором ты всегда говоришь? Леви-Чивита?
— Да! Жду не дождусь, когда с ним познакомлюсь. Он один из величайших математиков нашего времени. Он изобрел тензорное исчисление, которое Эйнштейн использовал в своей теории относительности. На самом деле профессор Леви-Чивита только что вернулся из Америки, где встречался с Эйнштейном.
— Потрясающе. А как вообще это случилось? Как ты поступил?
— Меня рекомендовала professoressa[7] Лонги, и я ждал ответа. Просто зашел в больницу, чтобы рассказать маме.
— Она наверняка так тобой гордится!
Элизабетта восхищалась матерью Сандро, та была одной из немногих известных ей женщин-врачей — акушеркой в госпитале Фатебенефрателли.
— Конечно, а еще она была удивлена — ведь я не сказал ей, что мою кандидатуру рассматривают.
— Я тоже! Почему ты нам не рассказал? — Элизабетта имела в виду себя и Марко.
— Не хотел говорить на случай, если провалюсь.
— О Сандро… — Элизабетту накрыл прилив нежности. — Ты никогда не провалишься, Леви-Чивите с тобой повезло. Когда-нибудь ты станешь знаменитым математиком.
— А ты знаменитой журналисткой, — ухмыльнулся Сандро.
— Ха! — Кем станет Марко, Элизабетта не знала, но отмахнулась от этой мысли.
— Как ты читаешь на солнце? — Сандро, прищурившись, уставился на ее газету. — Глаза слепит.
— Ага, знаю.
— Дай-ка мне. — Сандро вытянул газету у нее из рук и поднялся.
— Нет, верни! — Элизабетта вскочила и попыталась отобрать, но Сандро отвернулся и стал делать что-то с газетой.
— Там одни некрологи.
— Я люблю некрологи! — Элизабетта всегда их просматривала, считая, что каждый из них был любопытным жизнеописанием — за исключением концовки.
— Ecco[8]. — Сандро протянул подруге сложенную из газеты шляпу, а потом нахлобучил ей на голову. — Побереги глаза от солнца.
— Grazie. — Элизабетта радостно улыбнулась, а Сандро вдруг ее поцеловал. И она внезапно поняла, что целует его в ответ, ощущая на губах теплый томатный соус. Наконец он отодвинулся, улыбнулся, глядя на нее сверху вниз с незнакомым блеском в глазах, который ее смутил. А ведь она только что решила, что первый раз поцелуется с Марко.
— Зачем ты это сделал, Сандро? — Элизабетта осмотрелась, гадая, не видел ли кто. Но одноклассники склонились над домашним заданием, а Марко с Анджелой, которая по-прежнему сидела у него на руле, хоть и приближался, но все еще был слишком далеко.
— А разве не ясно зачем? — усмехнулся в ответ Сандро.
— Но раньше ты никогда меня не целовал!
— Раньше я никого не целовал.
Это тронуло Элизабетту.
— Так почему я? Почему сейчас?
— Да кто такие вопросы задает? Только ты! — рассмеялся Сандро.
— Но я думала, мы просто друзья…
— Правда? Я… — Сандро начал было что-то говорить, но его оборвал Марко, заорав им издалека:
— Ciao, Сандро!
— Ciao, Марко! — крикнул тот в ответ и помахал другу.
Элизабетта моргнула, и все, что возникло между ней и Сандро, вдруг мгновенно исчезло — она даже не поняла, было ли что-то на самом деле.
Глава вторая
Марко, май 1937
После реки Марко покатил домой по набережной Пьерлеони — широкому бульвару, что тянулся вдоль восточного берега Тибра. Солнце скрылось за деревьями, бросая последние лучи на город, в котором к концу рабочего дня все еще бурлила жизнь. Сигналили авто, ругались водители, туманили воздух выхлопы. На тротуарах кишел народ, дельцы торопились, пытаясь успеть на трамвай.
Марко поднажал на педали, все его мысли занимала Элизабетта. Он был в нее влюблен, а она держалась с ним будто с другом, как обычно. Марко посадил Анджелу на свой велосипед, а Элизабетта и бровью не повела. Марко оказался в тупике, девочки никогда так с ним не обращались. Выбор у него был, но он хотел заполучить Элизабетту. Она красивая, что само по себе уже достаточная причина, но Марко нравился ее пыл, ее сила, огонь, который в ней горел. Она имела мнение насчет всего на свете и была очень умна, и вела себя с Марко так, словно тот был ей равен по интеллекту. Марко готов был на все, чтобы ее завоевать, он оказался у любви в плену.
Он вспомнил, что видел сегодня с ней у реки Сандро, они стояли необычно близко друг к другу, словно обсуждали что-то важное или обменивались секретами. Марко грызла тревога, он даже ощутил легкий укол зависти, подумав о связи между Сандро и Элизабеттой, ведь они всегда могли поболтать о книгах и всяком таком. Но Марко знал, что ребята всего лишь друзья, к тому же у Сандро не было опыта в обращении с девочками.
Марко свернул на Понте-Фабричио, и шины велосипеда зашуршали по старому известняку. Этот пешеходный мост, выложенный из камня, был старейшим мостом Рима, а поскольку он соединялся с островом Тиберина, это, по сути, и была улица, на которой он жил. Марко увернулся от торговцев и плавно обогнул кота, бросившегося ему под колеса. Въехав на пологую вершину моста, Марко увидел, что у дверей семейного бара «Джиро-Спорт» не стоит, как обычно, Беппе — его отец. Это означало, что Марко опоздал к ужину.
Он промчался к подножию моста, миновал бар и свернул к боковому входу на площадь базилики Сан-Бартоломео-аль-Изола. Он спрыгнул с велосипеда, задвинул его на стойку и вошел в переполненный бар.
Поднявшись по лестнице, Марко сбросил рюкзак и отправился на кухню, настолько маленькую, что она заполнялась паром всего от одной кастрюли с кипящей водой. На стене висели фото в рамках, где был запечатлен его отец на «Джиро д’Италия»[9], и календарь с изображением великого итальянского велогонщика Леарко Гуэрры[10]. На маленькой полочке стоял снимок папы Пия XI, распятие из сушеного пальмового листа и гипсовая статуэтка Богородицы. Мать Марко поклонялась Христу, а отец — велоспорту.
— Ciao, все! — Марко поцеловал старших братьев, Эмедио и Альдо, потом отца; семья уже сидела за столом.
— Марко! — просиял Эмедио, который был копией отца в молодости. Оба были лобастыми, с вьющимися темно-каштановыми волосами, густыми бровями и широко посаженными, темными как угли глазами, крупными носами и губами. Отец Марко, профессиональный велогонщик, был по-прежнему мускулист, кожу его покрывал вечный загар, а