— Сандро! — закричал Марко, и слезы покатились по его щекам. Мысленно он увидел, как Сандро машет ему рукой и кричит в ответ, и тогда Марко понял, зачем сюда пришел: ему нужно было дать другу обещание. Не отрывая взгляда от окна, он шепотом поклялся:
— Сандро, у тебя родился сын, его назвали в твою честь. Клянусь, я буду любить его как родного и воспитаю так, чтобы он знал тебя и чтил. Обещаю, что буду заботиться об Элизабетте так, как заботился бы ты, и любить ее всем сердцем.
Марко утер слезы, по-прежнему глядя в окно на третьем этаже дома, что стоял тут веками, в центре города, что ведет счет на тысячелетия, у реки, что текла с незапамятных времен и в будущем тоже будет здесь течь. Теперь Марко понял: каким бы величественным ни был Рим, он лишь сторонний наблюдатель славных и ужасных дел, которые творят люди, так живет мир — сейчас и всегда.
Война пребудет вечно, но и мир тоже.
Вечна смерть, но вечна и жизнь.
Вечна тьма, но вечен и свет.
Вечна ненависть, но превыше всего — любовь.
Глава сто сорок третья
Марко, июнь 1950
С довольной улыбкой Марко стоял в фартуке за барной стойкой. Утро выдалось спокойное, светило солнце, клиенты уже занимали столики снаружи для завтрака. Марко полюбил управлять баром, и он уже внес первый взнос за другой ресторанчик в Трастевере. Он переименовал бар «Джиро-Спорт» в «Террицци» и мечтал основать сеть заведений под этим именем, которые будут обслуживать tifosi в память о его отце. Он был не только истинным сыном Лацио, но и сыном Беппе Террицци.
Как выяснилось, Марко оказался превосходным бизнесменом, так что вскоре они скопили достаточно денег и смогли переехать в собственную квартиру. Его проблемы с чтением доктор диагностировал как «словесную слепоту», иначе — дислексию, неврологическое заболевание, которое не имело ничего общего с умственными способностями. Когда Марко узнал диагноз, ему сразу полегчало, к тому же доктор прописал ему упражнения, благодаря которым навыки чтения значительно улучшились.
Марко бросил взгляд на берег реки: там, около Тибра, малыш Сандро играл с друзьями. Его светло-каштановые волосы за лето выгорели, несколько прядей золотились на солнце, этот мальчишка — самый высокий и худой в своем классе — телосложением напоминал заточенный карандаш, в точности как его отец.
Сердце Марко наполнилось покоем, мысли текли свободно. Он сдержал клятву, что дал Сандро: любил Элизабетту всем сердцем, а Сандро-младшего считал собственным сыном. Сандро и Марко были очень близки, хотя они с Элизабеттой еще не сказали мальчику, кто его отец. Они собирались это сделать, но право решать, когда же придет время, Марко оставил за женой.
Годы войны опустошили страну, и пусть те времена остались позади, память всегда была с ним. Марко каждый день думал о своем отце, об Альдо, Сандро, Массимо и Джемме, чью могилу он перенес на еврейское кладбище. Роза и Дэвид теперь жили в Лондоне со своими двумя детьми, время от времени они приезжали в Рим в гости. Мать по-прежнему трудилась на кухне, она радовалась внукам и хранила память о погибших.
Массимо так и не вернулся, а мир узнал об ужасах холокоста. Евреев римского гетто, которые подверглись rastrellamento 16 октября 1946 года, увезли в Освенцим. Из тысячи двухсот мужчин, женщин и детей, высланных из города в тот день, выжили только шестнадцать человек — пятнадцать мужчин и одна женщина, Сеттимия Спиццичино. Нацисты и дальше организовывали свои облавы, но все-таки из двенадцати тысяч евреев Рима выжили, спрятавшись в Ватикане, монастырях, католических школах и чьих-то домах, около десяти тысяч человек.
Марко не переставало тревожить, что не состоялось никакого большого суда, наподобие Нюрнбергского, где бы осудили убийц, устроивших расправу в гетто. Военный трибунал в Риме судил подполковника Капплера, тот получил пятнадцать лет тюрьмы за вымогательство золота у евреев. Его также приговорили к пожизненному заключению за другое преступление — массовое убийство, которое было совершено по его приказу в Ардеатинских пещерах[142]. Марко с удивлением узнал, что Капплера в тюрьме постоянно навещал монсиньор Хью О’Флаэрти, которого Капплер так старался уничтожить. Монсиньор и нацист свели знакомство, и со временем Капплер принял католическую веру.
— Ты разрешил ему играть у реки, Марко? — Хитро усмехаясь, рядом появилась Элизабетта.
— А почему бы и нет? Мы же играли. — Марко обнял ее, притягивая к себе. Сегодня жена надела его любимое платье — в желтую клетку. Элизабетта была прекрасна как никогда, ведь у нее шел уже третий месяц беременности. Оба радовались, что у Сандро появится братик или сестричка. Марко было все равно, какого пола будет ребенок, лишь бы любил велосипеды.
— Но как ты его дозовешься, если что-то случится?
— Ничего не случится. И вообще, я ждал, когда ты придешь. У меня для тебя сюрприз. — Марко поцеловал ее в щеку, затем взял большую коричневую сумку, что лежала поблизости, достал из нее толстый пакет и положил на столешницу. — Кажется, это твое.
— Моя старая рукопись? Как забавно! — улыбнулась Элизабетта, погладив титульную страницу. «Болтливая девчонка». Где ты ее откопал?
— В подвале, в одной из коробок из твоего старого дома. Ты говорила, что написала книгу, но мне ее никогда не показывала.
— Она не удалась.
— Вот уж не верю. Ты же говорила, что хочешь стать писательницей.
— Все девчонки об этом мечтают. — Элизабетта пожала плечами, но Марко заметил, как в ее прекрасных глазах мелькнула искра искушения.
— А ты разве уже не мечтаешь?
— Нет, я слишком занята, да и ребенок скоро родится.
— Но ведь ты бываешь в ресторане только по утрам, к тому же я буду помогать больше. Я точно знаю, с чего тебе нужно начать. — Марко снова залез в сумку, достал оттуда старую пишущую машинку в тонком черном чехле из плотного картона и водрузил на каменную столешницу.
— Моя «Оливетти»? — изумленно рассмеялась Элизабетта.
— Да, я только что ее забрал. Машинку починили. — Марко снял чехол, и на солнце блеснула черная крышка. Он улыбнулся про себя, вспомнив, как в свое время Сандро уговаривал его подарить Элизабетте блокнот. Марко вспомнил о его совете, и ему пришла в голову эта идея, так что друг все еще ему помогал.
— Ну и зачем ты отдал ее в починку?
— Чтобы она стала как новенькая. Я купил ленты и бумагу. Разве ты не хочешь снова писать?
— Не говори глупостей, — отмахнулась от него Элизабетта, но Марко догадался, что ее нужно лишь подбодрить.
— Почему бы и нет?
— Я уже и не знаю, о чем мне писать.
— Ты просто боишься.