— А не врешь? — перебил его Чурис.
— Вот те крест. — Захар перекрестился и продолжил: — Сперва спьяну гости и не поверили, но тут последние сани застряли, и волки хвать — мигом их разрывают! Остальные, крепко перепужавшись, гонят лошадей, но ничто не может сдержать волчью стаю. Одна за другой отстают и гибнут следующие сани. Наконец в голове поездки остаются лишь одни сани с женихом, невестой и ямщиком. Волки по пятам — десятки зверей мчатся позади. Тогда молодоженов и выкинули из саней прямо в стаю. В ту же минуту волки разорвали молодых на куски, отвлекаясь на свою жертву. Ну а ямщик, значит, один и спасся.
— Откуда только ты про энто все знаешь, раз жив остался один ямщик-то? — хмыкнул Фомич.
— Слышал, — зло зыркнул Захар.
— Ну ничего. Считай, сейчас ты долг Господу отдал! — утешил я его. — Коня только жалко…
Третьи сутки в пути. Ветер гнал по насту снежную крошку, деревья вдалеке казались закопченными тенями. Путь наш вился между холмов, темные полосы леса то и дело перемежались обширными безлесными пустошами. По левую руку в хорошую погоду мы видели заснеженные горы — это был Яблоновый хребет, названный так из-за обилия круглых, напоминающих блоки, камней.
Солнце клонилось к закату, когда мы наткнулись на следы.
Человеческие отпечатки на снегу, вытянувшиеся ровной дорожкой. Несколько пар ног, глубокие вмятины от тяжелых лаптей. Дальше — полосы от саней. Не старые, свежие, совсем свежие.
Мы остановились.
— Кто бы это мог быть? — вполголоса спросил Владимир.
— Может, охотники? — предположил кто-то.
Но вряд ли охотники так идут. Охотник пятится в лес, а не встает на открытое место.
Мы двинулись дальше, теперь внимательнее смотря за округой. Лошади фыркали, вдыхая морозный воздух, фырчали, будто и сами чуяли что-то неладное.
Когда впереди показалась замерзшая река, внутри что-то холодно шевельнулось.
Чувство тревоги возникло внезапно и уже не отпускало. Тут было не так, как везде.
Казалось, чьи-то незримые глаза смотрели на нас из-за деревьев, заснеженных еловых лап, из-за торосов на реке… Я не видел их, но явственно чувствовал.
Спустя полчаса впереди показался завал из деревьев.
— Надо бы искать как объехать, — вздохнул Фомич.
— Может, поснедаем? — предложил Тит.
— Привал, — сказал я, стараясь говорить спокойно. — Место безветренное, значит, здесь поснедаем. Софрон, иди-ка пошурши по окрестностям, нет ли там кого-нибудь. Неспокойно мне что-то.
Мы остановились на берегу.
Владимир Левицкий развязал узел с едой, Сафар принялся разводить огонь. Я поставил ружье рядом с санями. Вернулся Софрон, покачал головой:
— Вроде все тихо.
Мы принялись было за обед, как вдруг до меня донесся сначала как будто скрип снега под пимами, затем тонкий, далекий, но явственно ощутимый треск сломавшегося под чьей-то ногой сучка.
— Бей их, робяты!!! Бе-е-ей!!!
Дикий крик в несколько глоток заставил меня подскочить. Рука на автомате рванулась к ружью.
Дикий крик в несколько глоток заставил меня подскочить. Рука на автомате рванулась к ружью, на нас несся целый десяток мужиков, а может, и вся дюжина.
Я вскинул ружье, выискивая цель. Не дожидаясь ничего хорошего, я прицелился и пальнул. Подстреленный мной тут же схватился за грудь и грохнулся в снег.
И тут же ружейный выстрел с их стороны, пуля вонзилась в дерево рядом со мной, осыпав щепками.
Вот только и мои парни не отставали, Чурис с Левицким выстрелили в один миг, укладывая двоих в снег.
— А-а-а, убили, — резанул крик противников по ушам.
— Врукопашную! — рявкнул рядом корнет, откидывая ружье в снег и извлекая из ножен пехотный тесак.
Сафар шагнул вперед, принимая на себя первого добежавшего до нас, и его топор описал дугу, впиваясь в плечо нападавшего. Человек заорал, рухнул в снег.
Я отступил на шаг, уходя от удара дубины. Вытащить тесак я не успевал, потому воспользовался ножом и чиркнул по руке врага. Он взвизгнул, роняя дубину.
Владимир работал тесаком — короткие, резкие удары, рубил с плеча, как в кавалерийской сшибке. Делал он это профессионально с умением, он был сейчас в своей стихии. От его обычной задумчивости не осталось и следа. Трое уже лежали возле его ног.
— А ну подходи по одному, — гремел голос Тита, отмахивающегося от двоих оглоблей, шагнув в сторону, он резко опустил свое оружие на голову одного из двоих противников, и оглобля в его руках обломилась, оставив метровый кусок деревяшки. Тит не растерялся и обломком ткнул в лицо другому.
Чурис же отмахивался ружьем, как дубиной, как недавно я в бою с волками.
— Секут! Убивают! Осипа убили! Бежим, мужики! — заголосили панические крики, и оставшиеся на ногах нападавшие дрогнули, побежали обратно в лес.
Я медленно подошел к одному из убитых. Парень в обычном сибирском тулупе, домотканых портках из некрашеной шерсти. Явно не похож ни на казака, ни на солдата. Что это? За наши головы объявили награду?
Владимир трясущимися руками вытер тесак о кедровую хвою. Сафар молча, деловито подбирал оружие убитых.
Злобно матерился на весь лес Захар.
— Местные это. Горбачить пошли, мать их за ногу!
— «Горбачить»? — не понял я.
— Промышляют они так. Старателей убивают, а золото их себе берут. Сволочи ****е!
Я оглянулся вслед улепетывающим грабителям. Горячка боя медленно отпускала. Левицкий зачерпнул снег, бросил себе в лицо: над правой бровью его пламенел багровый кровоподтек.
— Вы ранены? — поинтересовался я у него.
— Прикладом попало. Пустяки! — выдохнул он.
— Давайте-ка собираться, пока они, чего доброго, не вернулись с подмогой! Пойдемте. Фомич, вставай. Фомич? — кружил вокруг нашего варнака Чурис.
Викентий, как-то резко постаревший, пошевелился на снегу и застонал, прижимая руку к груди. Под ним медленно растекалось по снегу багровое пятно.
— Попали. Прямо в грудь! — выдохнул он.
— Черт! — тут же подскочил я.
Пуля попала прямо в грудь, разворотив ее. Быстро стянув с Фомича рубаху и тулуп, я разглядывал его рану. Из которой виднелась застрявшая ткань.
— Терпи, Фомич, сейчас вытащу, — приговаривал я.
Быстро прокалив нож на едва горящем костре, я приступил к операции, дав Фомичу в зубы кусок деревяшки. Он хрипел и дергался, так что Титу пришлось держать. Спустя пару минут я