Ужинали в столовой, на свежем воздухе, когда солнце садилось за горизонт.
Пётр Ефимович спросил Соколовского:
– Николай Георгиевич, я рад, что и дальше мы будем вместе. Но зачем вам отрываться от нашей компании в Омске? Мы с Алексеем остановимся у его давнего знакомого, он милейший человек! А как его супруга готовит рыбу?! О-о, я вам скажу, что это нечто! Это выше всяческих похвал будет! Я уже сейчас предвкушаю это блюдо, и у меня прямо слюньки текут! Поедемте к Исааку, вы точно не пожалеете! Дом у него просторный, у каждого будет своя комната.
– Я бы и рад, Пётр Ефимович, но меня, скорее всего, не отпустят…
– То есть? – не понял Чудинов-старший.
– Меня, наверное, будет ждать мой товарищ, и мне будет неудобно ему отказать.
Что это за старый товарищ, и Суриков, и Пётр Ефимович увидели на следующее утро. Пассажиры столпились по правому борту парохода, и кто-то из пассажиров прокричал:
– О-о-омск! Наконец-то подплываем, господа!
Впереди, по правому борту «Евпатия Коловрата», на высоком берегу показался большой город, столица Сибири. Пароход направлялся в Затон, где находились пристань и речной вокзал.
– Ну что, Николай Георгиевич, не передумали? Может, с нами? – вновь спросил Чудинов-старший поручика.
Тот ещё не успел ничего ответить, как с пристани послышался радостный возглас:
– Николай, я пришла за тобой!
Соколовскому махала рукой и кричала молодая женщина, стройная и привлекательная. Увидев её, Чудинов-старший сразу посмурнел и с досадой подумал: «А-ах, вот он какой у тебя, поручик, старый товарищ! И не очень старый он! И в юбке! И явно неравнодушен к тебе! Во-о-он аж как радуется! Ну, теперь всё понятно!»
Глава шестая
Соколовскому стало как-то неловко перед попутчиками, что его так встречали на Омской пристани. Он в тайне надеялся, что Надя Гриднёва, его давняя знакомая, не придёт или во всяком случае не будет его выискивать у самого трапа среди толпы, но получилось, что она очень хотела его встретить. И чёрт дёрнул его две недели тому назад ей телеграфировать, что скоро он будет проездом в Омске.
Надю поручик знал ещё по Самаре. Они были из одного города и дружили, наверное, лет восемь. Николай догадывался, что все эти годы Надя по нему сохла. Она ему тоже нравилась, но о большем он просто боялся подумать.
Надя была из профессорской семьи, её отец преподавал в кадетском корпусе, где учился Николай. Адриан Михайлович соответствовал своему имени, так как именно он преподавал историю и латынь. Он был самым старым преподавателем, ну а Надина гимназия находилась неподалёку от учебных корпусов самарских кадетов, и поэтому Надя частенько наведывалась к отцу на кафедру.
Однажды её отец попросил двух кадетов помочь ему перевезти кое-какую мебель с дачи в городской дом, и Николай, тогда ещё первокурсник, вызвался в помощники, так как у него с самых первых дней учёбы хромала латынь, и ему не мешало бы заработать очки при пересдаче этого противного и уже давно мёртвого языка. Они с напарником загрузили на подводу два кресла и тяжёлую тахту и поехали в город. Подъехав к дому профессора, они подняли мебель в гостиную, и Адриан Михайлович предложил своим добровольным помощникам попить чайку с вареньем. Николаю было неудобно соглашаться, но его напарник Костик был по уши влюблён в профессорскую дочку, и поэтому он тут же изъявил желание остаться. Николаю ничего не оставалось делать, как тоже задержаться.
Супруга Адриана Михайловича внесла на веранду до блеска начищенный пузатый самовар, а Надя принесла сушки и варенье. При виде профессорской дочки Костик просто растаял и стал говорить невпопад. Он то краснел, то начинал заикаться, то по неосторожности чуть не уронил на себя чашку и пролил на брюки горячий чай, однако всё внимание Нади было обращено на Николая. Хотя Надя и пыталась скрыть свою симпатию, но постоянно украдкой бросала взгляды в сторону Соколовского, и стоило их взглядам встретиться, как она тут же опускала глаза и на её щеках ещё ярче начинал гореть румянец.
Кадеты просидели у профессора на веранде больше часа, и, когда стали откланиваться, Адриан Михайлович попросил, чтобы дочь проводила их.
На прощание Костик сказал Наде:
– У нас в корпусе через месяц будет посвящение первокурсников и состоится бал, вы придёте?
– А вы этого хотите? – спросила Надя, причём, говоря это, она смотрела больше не на Костика, а на Николая.
Костик ответил:
– Я буду вас ждать…
Видя, что Надя продолжает смотреть на него, Николай поддержал товарища:
– Да, конечно! Приходите на наше посвящение, Надя!
– Ну, уж если вы меня вдвоём приглашаете, то я обязательно появлюсь! А вы хоть умеете танцевать? – спросила обоих кадетов профессорская дочь.
– До посвящения и бала ещё месяц! Я научусь! – выпалил Костик.
– А вы, Николай? – обратилась Надежда к Соколовскому.
Тот утвердительно кивнул головой.
***
Когда Надя появилась на балу, то она затмила всех остальных приглашённых девушек. Она была в роскошном, кремового цвета бальном платье с достаточно смелым декольте, а её головку украшала высокая причёска с завитыми локонами, спадавшими ей на плечи. Увидев её, сразу же семеро старшекурсников подскочили к ней. Они стали толкаться и наперебой предлагать Гриднёвой, чтобы она составила им партию в следующем танце, но Надя, поискав глазами и увидев Николая, всем прочим кавалерам объявила, что она ангажирована и обещала свой первый танец кадету Соколовскому. Перед ней расступились. Она приблизилась к Николаю и, заулыбавшись, произнесла:
– Разве вы меня не приглашали?
– А-а, да-да, разумеется!
Николай очнулся от оцепенения и, как только заиграла музыка, подхватив Надю, закружил её в вальсе.
– А вы сегодня, Надя, просто неотразимы! – произнёс с искренним восхищением Соколовский.
– Это комплимент? – вновь улыбнулась кавалеру Надя.
– Нисколько! Это констатация факта!
– И всё равно, вы мне льстите, Николай!
– Я не умею льстить, Надя.
– На вас это не похоже. Вы как раз производите впечатление опытного обольстителя! Кстати, вы превосходно танцуете! Где вы научились так вальсировать?
– В Варшаве.
– Где, где?!
– В Варшаве.
– Вы что, были в царстве Польском?
– Пришлось.
– И посещали саму