* * *
Спустя день Архипыч — тот самый счастливый обладатель осетренка — получил сердечный приступ, когда увидел, что за рыба попалась на его закидушку.
Мы с Гарькой и Мишкой в то утро собирались за лещами и должны были встретиться во дворе. Для того чтобы ловить лещей (равно как судаков, сазанов и прочих достаточно крупных рыб) нужно не меньше трех человек — один тянет рыбу, другой подводит под нее круг, запутывая веревку в леске и переругиваясь с тянущим, а третий бегает вокруг и дает советы. В нужный час я вышел из подъезда с закидушками и «лещовой» кашей из пшенной крупы. Отец, взяв резиновую лодку, ушел намного раньше, в пять утра, когда только начало рассветать, — сейчас он вместе со своим другом, дядей Тимофеем, уже где-то на той стороне реки — тоже ловит лещей. А мы с ребятами идем на парапет, на обычное место.
Во дворе еще никого нет — только тетя Тамара осторожно, чтобы не поднимать пыль, машет метлой, да на зеленой скамейке возле клумбы сидит Вита. Меня это не удивляет — она всегда выскакивает на улицу ни свет, ни заря, а завтракает, как правило, у Веньки. Сегодня она уже похожа не на странного злобного малька, а на воробья, нахохлившегося и одинокого. В руках у нее книжка, и Вита читает вполголоса нараспев, и ее съежившаяся фигурка слегка раскачивается вперед-назад:
«Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины, —
И мы плывем, пы-ла-ю-ще-ю безд-ной
Со всех сторон окружены».
— Ой, ой! — гнусно тяну я сзади. — Стишочки читает, смотрите!
Я стихов не люблю и не понимаю — мне вообще некогда тратить время на подобные глупости, и когда я вижу, как на них тратит время кто-то другой, мне тут же хочется над ним поиздеваться.
Вита густо покраснела, захлопнула книжку и посмотрела на меня с ненавистью. Наверное, она бы с удовольствием как следует меня стукнула, но я хоть и маленький, все же выше нее и сильнее, и могу дать хорошей сдачи, и она это знает.
— Че встал тут! — она положила книжку на скамейку и, подвинувшись, села на нее, чтобы я не мог увидеть обложку. — Иди отсюда! Бредун полосатый!
Я не знаю, что это значит, но на всякий случай тянусь к ней, чтобы дать подзатыльник — Веньки рядом нет и помешать он мне не может. Вита визжит, словно кто-то ткнул ей пальцами под ребра, вскакивает со скамейки и, забыв про книжку, мчится прочь. Бегает она очень быстро, и у меня, нагруженного снастями, нет никаких шансов ее догнать, но, пробегая мимо дворничихи, Вита зацепляет ногой черное кольцо шланга и шлепается на асфальт, и начинает густо реветь.
— Да что ж это такое?! — пронзительно возмущается тетя Тамара. — И не стыдно тебе — такой здоровый девчонку гоняешь! Я вот Нине Семеновне расскажу, как ты ребенка расшиб! Ну-ка, дите, подымайся!
Дите подымается. Его мятый цветастый сарафанчик в пыли, на колене — большая ссадина — асфальт содрал кожу основательно — месиво крови и грязи. Для меня такая ссадина — тьфу! — но Вита ревет так, словно ей отрезали ногу, сейчас она — жалкий несчастный ребенок, и это еще больше укрепляет дворничиху в мысли, что я — кровожадный убийца. Она грозит мне метлой, потом обнимает Виту за плечи и отводит к скамейке.
— Да не трогал я ее! — пытаюсь я оправдаться, одновременно отступая. — Че на меня-то сразу?!
— Я Веньке расскажу! — вопит Вита и на секунду перестает плакать. Тетя Тамара в этот момент не смотрит на нее. А лучше б посмотрела. Лицо у Виты хитрое, торжествующее, и боль на нем видна только чуть-чуть. Может, поди ж ты, и упала-то специально. Это — не история с притворством, тут Венька ничего своими глазами не видел, и за Виткину ссадину мне влетит. Я представляю, что она ему насочиняет, и внутренне холодею. Вот крыса!
— Крыса! — кричу я и пускаюсь наутек. Но дворничиха оказывается проворней, и мне в спину ударяет ледяная струя из шланга, окатывая меня с ног до головы.
— Ты у меня докричишься! — обещает тетя Тамара вслед. — Ишь! Ты докричишься у меня! Вот мать выйдет!..
Мое чудесное утреннее настроение испорчено, и хуже всего, что Гарька и Мишка уже вышли, все видели и теперь хихикают в сторонке. Нужно встряхнуться — черт с ними, с Виткой и Венькой! Идти на рыбалку с плохим настроением нельзя — рыба плохой настрой чует прекрасно — не подойдет к твоим крючкам.
Расставив закидушки, мы расположились вдоль парапета, соблюдая дистанцию, — у меня и Мишки — спиннинги, у Гарьки — длиннющая бамбуковая поплавушка. Наживка — толстые дождевые черви, розовые и живучие — оказавшись в воде, они продолжают отчаянно извиваться, и это должно быть очень завлекательным для проголодавшихся рыб.
Солнце еще не взошло, и река кажется серой, густой, от нее тянет утренней прохладой. Вдалеке, ближе к острову, видны несколько лодок. Я попытался найти среди них отцовскую, но не смог — слишком далеко. На той стороне остатки легкого тумана, и остров словно плывет сквозь него, как песчаный корабль. Сегодня река почему-то особенно широка, и я думаю, что ни за что не смогу ее переплыть. Я заговариваю на эту тему, но у остальных она поддержки почему-то не находит и быстро сходит на нет.
Метрах в восьми от нас расположился со своими удочками Архипыч — удочек у него, как всегда, больше, чем у всех — целый лес. Мы то и дело поглядываем на него с завистью — каждый, не задумываясь, отдал бы все что угодно, лишь бы вытащить осетра. Но сегодня Архипычу что-то не везет — верхушки его удочек неподвижны, а в нашем садке уже толкаются окуни, два подлещика и небольшой берш,