262
Только этот душевный приём почему-то действовал на меня обратным образом: я ощущал себя чужим, будто присутствовал на празднике жизни, лишившись любых поводов радоваться. Каждый раз, когда я выходил из своей комнаты к общему столу, смех и весёлые беседы смолкали, все исподтишка бросали взгляды, полные сочувствия и жалости. Все старались поддержать меня… но я не хотел этой поддержки.
Откровенно говоря, мне было отвратительно чувствовать себя «объектом жалости», который всем портит отдых. Посочувствуют, а потом и вовсе начнут обходить стороной. Только мне было не до отдыха. С каждым днём это положение вещей давило всё сильнее и сильнее. В итоге, промаявшись пару дней в такой атмосфере, я просто собрался и ушёл прочь, куда глаза глядят.
Я никому и никогда не портил настроение или заставлял переживать, и сейчас не собирался этого делать. Они были хорошими людьми, именно из-за этого и ушёл. С горечью я осознал, что умом понимаю: Света мертва, но сердце отказывалось от доводов разума. Не получалось у меня осознать этот факт. Меня беспрерывно терзали те немногие воспоминания, что у меня остались. Вот теперь, очнулся в каком-то отвратительном подвале.
И всё-таки какая-то отчаянная надежда внутри теплилась: если я ещё жив, значит, не всё потеряно. Мои похитители, кто бы они ни были, по крайней мере, не спешили отправить меня на встречу Вечности. А это значит, что шансы у меня есть. И, да. Они неплохие. Крипторы и Скрижаль при мне.
Я ещё раз мрачно шевельнулся, сморщился от боли в затылке, по трубе стекла ещё одна капля. Она упала на оголённую шею. От этого сырого касания и тошнотворного запаха карзы меня вдруг пробрала пьяная решимость. Впереди могло случиться всё что угодно: от пыток до казни. Но, в конце концов, я или вырвусь, или сдохну. И, чёрт побери, лучше хотя бы попробовать сбежать.
Вспомнились слова бритого: «Кровавый генерал…» Почему он так меня назвал? Пожалуй, этот вопрос я задам ему лично, когда у меня будет возможность с ним побеседовать. Но сперва — вода. Я отчаянно хотел снова пить.
В воздухе висел устойчивый аромат старых труб и подземелья, слышалась отдалённая капель. Вокруг было темно, от усталости всё больше клонило в сон. Я усилием воли удерживал себя от очередного провала и беспамятства. Мне было нельзя терять сознание: кто знает, вдруг именно сейчас тот бритоголовый вернётся и решит, что пора переходить к более жёстким методам?
Вот так, корчась в неудобствах, я решил, что необходимо собраться с силами и выждать удобного момента. Ведь это Единство, где каждому приходится платить по своим счетам, и моя очередь расплачиваться, видимо, уже вот она. Я скрипнул зубами, прикусил губу, чтобы не соскользнуть в забытьё.
Но тьма вернулась, как назойливый нежданный гость, нагло вваливающийся в ваш дом, несмотря на все попытки выставить его за порог. Я снова очнулся, но на этот раз не в том жалком состоянии, в котором пребывал ранее. Моё тело лежало на чём-то мягком, почти невесомом, словно это была перина, сотканная из облаков. Комната была погружена в полумрак, который, казалось, специально создан для того, чтобы скрывать детали, но при этом оставлять достаточно света для того, что спать ещё рано. И да, я не был один. Чуйка вопила об этом, но никого не было видно. Мои руки и ноги были привязаны к спинкам кровати, массивной, как ложе какого-нибудь забытого бога. Тело больше не ныло, как после десяти раундов с боксёрской грушей, голова прояснилась, и тот адский молот, что долбил по моим вискам, наконец-то замолчал. Но это не значило, что я был готов терпеть эту игру.
— Эй! — рявкнул я, вкладывая в крик всю ярость, что копилась во мне. — Или пришибите меня сейчас, или через день я разнесу ваше чёртово гнездо к чертям! Оглохли, что ли, мабланы⁈
Рядом в постели что-то зашевелилось. Звук был ленивым, сонным, словно его издавало существо, которое только что проснулось от векового сна.
— Кто это тут у нас такой грозный? — прозвучал голос. — Ой, мне страшно! Не наказывай меня великий герой! Я буду хорошей девочкой…
Женский голос. Я чуть не подпрыгнул, насколько это было возможно в моём положении. Это не могло быть правдой. Голос был сладким, как приторный сироп, низким, с лёгкой хрипотцой, которая, казалось, специально создана для того, чтобы сводить с ума. Слова доходили до меня с опозданием, будто пробивались через толщу тумана, окутавшего мой мозг. Резкая смена правил игры выбила меня из колеи.
— Ты был настоящим героем! — продолжала она, и её слова звучали не как насмешка, приправленная сарказмом, а как подлинное восхищение. — Силач, храбрец! Это было что-то! Ни одна женщина во Вселенной не устояла бы перед тобой. О-о-о! Мой любимый, отважный, мой герой…
Я не мог понять, откуда здесь взялась Света? И была ли это она? Нет, голос был другим. Может, это снова галлюцинация? Видение? Или я окончательно двинулся? Интересно, что Наблюдатель делает со сбрендившими Восходящими? Но нет, всё было слишком реально. Слишком… осязаемо.
Что-то упругое и прохладное начало давить на лицо, лишая дыхания, но при этом вызывая странное, почти болезненное возбуждение. Я не сразу понял, что это было. Лишь через мгновение до меня дошло — это были груди. Женские груди. Они наваливались на меня, то на лоб, то на щёки, то на нос, лишая меня возможности дышать, видеть, думать. Соски упирались и тыкались в мои губы, ноздри, глаза, и каждый раз, когда моё лицо оказывалось свободным, я вдыхал тёплый, пряный воздух, аромат тонких духов дурманил и манил. Голова кружилась, в глазах мелькали искры, и я начал сомневаться в реальности происходящего ещё больше.
— А как ты переломал этих подонков⁈ — продолжала она, и её голос звучал как смесь восхищения и восторга. — Я сама видела, как ты хорош!
Я начал что-то понимать. Нет, это точно не Света. Эта женщина была другой. Чужой. Непонятной. Она оторвалась от меня, словно желая полюбоваться мной издали, и я увидел два почти идеальных полушария, нависающих над моим лицом. Они были упругими, слегка колышущимися, с небольшими светло-розовыми сосками. Зрелище было настолько завораживающим, что я вздрогнул и прикусил себе язык, но груди никуда не исчезли. Груди продолжали покачиваться надо мной, как будто дразня, а затем снова опустились на моё лицо, снова лишив меня дыхания.