Обстоятельства благоприятствовали тому, чтобы все начальные стадии романа проскочили мимо высочайшего внимания папаши.
Роман развивался в возвышенном и благородном духе, и в один несчастный день молодой и глупый Фридрих решил, что раз уж он пятый, а у старшего брата уже трое своих сыновей, папа не будет против… В общем, Фридрих испросил у высочайшего родителя благословение на брак. Причём, вы подумайте, Эльза не была даже мещанкой или типа того. Она из какого-то старого, но давно обедневшего дворянского рода. Но папа был в ярости. Эльзу выставили за ворота, а Фридриха заперли. Не то чтоб в башне, но типа того.
Потом — трагическая история их тайных переписок и ещё более тайных встреч. Принц целый год вёл себя безукоризненно, чтобы перестать вызывать подозрения. И-и-и… парочка не выдумала ничего умнее, чем сбежать здесь, в Японии. Фридрих (как самый малоценный в семье, что ли?) должен был провести парад перед Северояпонской армией, демонстрируя германскую военную мощь. Вряд ли в обозримом будущем ему бы представилась возможность оказаться так далеко от папы. А Эльза нанялась в прислугу горничной. Само собой, под чужим именем.
Дальше они дождались, пока приветственный банкет войдёт в пиковую фазу, забрались в «Кайзер» — и рванули куда глаза глядят.
Гениально, слов нет!
Ну, поехали до казачьей базы, чё уж делать.
03. БЕЗ БУМАЖКИ ТЫ ВООБЩЕ НИКТО
ДОКЛАД
Ни принца, ни его дамочку на доклад к командованию, естественно, не пустили. Они остались в предбаннике, под усиленным надзором взвода охраны, а мы четверо, весь экипаж — пошли.
Атаманом Сводного Дальневосточного Механизированного отряда был Гусев Никита Тимофеевич, человек возрастной, много послуживший, но всё ещё чрезвычайно бодрый и службу оставлять не собирающийся. Полагать надо, всякого повидал он за годы своей службы. Но на нашу прибывшую компанию смотрел он как генерал на цирк — слегка прищурясь и сцепив сложенные на столе руки. Я так и ждал, что вот сейчас он встанет и зычным голосом крикнет: «Пр-р-р-рекратить нести хер-р-р-рню!»
Но Никита Тимофеевич молчал и слушал. Когда мой доклад закончился, он поправил ус, задумчиво переложил с места на место самопишущую ручку с вечным пером, спросил Хагена:
— Хорунжий фон Ярров, — это Хагеновскую фамилию многие так под русский манер переиначивали, — что вы имеете добавить к докладу командира?
Хаген вздёрнул подбородок:
— Доклад сотника Коршунова считаю предельно полным, не имею ничего добавить сверх этого.
— М-гм… м-гм… Так кого, вы говорите, взяли в плен?
— Младшего принца императорского дома Великой Германской Империи, Фридриха Вильгельма Августа Прусского!
— Фридриха, значицца… Так-так… А в каком, говоришь, он звании?
— Оберст-лейтенанта, господин атаман!
— Хм… — Никита Тимофеевич озадаченно поднял брови и выпятил губу. — Чёт маловато для принца, а? Стёпа, — это он адъютанту, который при нём был и за управляющего, и за секретаря, — оберст-лейтенант, глянь, какому чину у германцев соответствует?
Степан пошуршал бумажками:
— Подполковника, ваше превосходительство!
— М-м-м! Ну, подполковник — уже неплохо, это птица покрупнее будет. Но принц!.. — Никита Тимофеевич покряхтел и потёр шею. — Так, соколы! За рейд объявляю вам благодарность. Три дня отдыха, если чего на головы нам не свалится. А насчёт этого принца докладную наверх подам. Идите пока, поставьте его на довольствие как военнопленного. Коршунов!
— Я, ваше превосходительство!
— Пленный твой, головой за него отвечаешь! Да чтоб не шлялся тут куда ни попадя.
— А баба?
— И баба пусть при нём! Ещё я с бабами не разбирался! Она ж не в звании?
— Никак нет.
— И на все четыре стороны не пошлёшь, едрит её налево! В канцелярии оформляться будете, спросите там, как её пристроить. Эти писарчуки лучше знают.
— Будет сделано, ваше превосходительство! Разрешите идти?
— Идите уж. Герои…
НА ДОВОЛЬСТВИЕ
Мы вышли в предбанник. Принц и евоная подружайка с надеждой на нас уставились. И охрана тоже. В смысле — тоже с надеждой уставилась. Не очень-то им хотелось охранять каких-то непонятных дойчей.
— Так, Фридрих, — сказал я, и принц сразу встрепенулся, — ком цу мир.
И головой обозначил, для наглядности, чтоб он за мной следовал.
Парочка ничего не поняла, захлопала глазами и начала в два голоса что-то говорить Хагену.
— Тихо-тихо! — поднял руку я. — Не клопочим! Все дружно идём в канцелярию и получаем нужные папирен! Ясно? Без бумажки вы тут не принц с невестой, а ноль без палочки. Орднунг унд дисциплинен во всём!
«Орднунг», а уж тем более «дисциплинен» для немцев — слова волшебные. И на Марту, и на Хагена, и, как можно было наблюдать, даже на принцев они чудодейственно влияют. Все трое дойчей сразу подобрались и пошли за мной ровным строем, едва ли не печатая шаг. Видел бы меня кто из родни — ухохотался бы.
В канцелярии уже слышали, что Коршун из рейда новых пленных привёл, да с трофеями. Ждали.
— Это ж надо так суметь! — удивлялся писарь, заполняющий бумаги. — С Польского фронта девчонку-немку привёз. Нет бы польку? Надо было именно на немецкий хутор выскочить! В Сирию поехал — опять немца спас. А сколько их тут, дойчей, на весь японский фронт? И нате вам пожалста! Немцы преследуют тебя, Коршун.
— Это есть судьба! — убеждённо сказала Фридрихова пассия, и писарь посмотрел на неё с сомнением:
— Ну-ну… Как мадам оформлять будем, Илья Алексеич?
Я только руками развёл:
— Атаман и сам не знает, сюда послал.
— Видишь ли, если записать её как подданную Германии, ищущую политического убежища, придётся её сразу в тыл отослать, в ближайшую губернскую управу.
Девушка поняла, что ей грозит разлука с ейным милым, и вцепилась в него обеими ручками, лопоча и заливаясь слезами. Фридрих не понял — от чего такая перемена, и Хаген принялся объяснять ему детали. Пару минут они переговаривались, как два пулемёта, после чего Фридрих что-то решительно сказал и даже пальцем этак в потолок многозначительно ткнул.
— Ну и чего? — с деловым любопытством спросил секретарь.
— Принц предлагает записать девушку в качестве представительницы иррегулярных частей. Маркитанткой. В таком случае её также можно оформить как военнопленную.
Писарь откинулся на стуле, сдвинув на затылок фуражку: