— Это чего «Лютого»-то, а?
— А ваше нападение на «Кайдзю» по-другому и не назвать! Некоторые поначалу так вообще настаивали на «Безумном». Пришлось пояснить, что так нашего командира называть не следует, — довольно расплылся Пушкин. — Не то, чтоб они сильно возражали. Но сам факт!
— Ребята, я буду только рад, если вы останетесь. Но Иркутск — это провинциальный городок, не чета столицам. Как бы не поменьше Новосибирска будет. А я, как видите, вообще в деревне живу.
— Вот и посмотрим на места, где такие люди родились. Командир, ты, видимо, позабыл, но мы оба не из столиц. Тем более, где мы сможем так себя проявить, как не с вами? — Саня выпятил грудь с наградами. — Без вас бы…
— Да бросьте!
— А чего «бросьте». Нет уж!
Мы немного попрепирались на предмет того, кто сильнее молодец, пока более-менее не сошлись на том, что все молодцы, я закруглил разговор и бодро поднялся из-за стола:
— Ну вот и прекрасно! Но сильно радоваться пока не будем, надо ещё выяснить, как новый начальник училища к нашему наполеоновскому плану отнесётся. Всё, отдыхайте, я помчал.
ВОТ ЭТО ПОВОРОТ
Чуть, братцы, в лужу я не сел! У Специального военного училища оказалось два адреса! Один — улица Ипподромная-6, где и шло полномасштабное строительство, а второй… Хорошо, что батя догадался перед выездом уточнить:
— Ты адрес-то знаешь?
— А чего там знать? — Я уже усаживался в свою «Победу», заботливо отполированную и заправленную. — Рядом с ипподромом же организовано. Не промахнусь, поди.
— Вот уехал бы щас! — хмыкнул батя. — На ипподроме — там ещё стройка вовсю. А начальство-то ихнее сидит вовсе прямо в центре, на Большой. Рядом с Почтамтом, помнишь, трёхэтажное такое длинное здание, где Общевойсковой департамент тылового обеспечения?
— Ну!
— В этом доме им один подъезд выделили. Вывеска есть, не ошибёсься.
Поехал я в центр.
Главная улица Иркутска, мощёная диабазовым камнем, потихоньку избавлялась от привычных извозчиков. И тут и там сверкали лаком авто, и я заметил даже несколько новомодных мотоциклов. А нужное нам здание — трехэтажный каменный особняк — располагался прям напротив Пестеревской. С трудом найдя место, где бы можно было оставить машину, я отправился на доклад.
Два дюжих ветерана проверили на входе моё предписание. Правый вытянулся, хотя казалось, куда уж больше:
— Ваша светлость! Премного наслышаны. Также имеем распоряжение прежде канцелярии направить вас к начальнику училища.
— Ну если распоряже-е-ение… — протянул я.
А сам подумал: чего это к начальнику меня вести? Он же, небось, важная шишка, а я — всего лишь преподаватель. Кажись, опять слава от синемы мне жизнь портит? Посмотрим.
Меня проводили до приёмной. Холёная секретарша, вначале звонко цокающая по печатающей машинке, при моём появлении подскочила и упорхнула к своему шефу. А обстановочка — ничего так, внушает. Мрамор, резные высоченные двери, бронзовые начищенные ручки. Важный начальник тут сидит, все дела! Щас политес придется наводить. Меж тем секретарша вышла.
— Ваша светлость, вас ждут…
Опять чуть не оглянулся. Вот же, пень горелый! Когда я к этой «светлости» привыкну?
Я коротко кивнул. Ладно, не сожрут уж меня. Потянул на себя дверь.
Кабинет, как я и ожидал, оказался здоровенным. Потолки высоченные! Ещё бы пару метров — и как ангар для «Саранчи» можно использовать. Широкий и длиннющий при этом стол, заваленный какими-то бумагами, полукресла в круг стола — для совещаний, не иначе. Шкафы (опять с бумагами). Парадный портрет государя в полстены.
А под самым портретом, в дальней от меня стороне стола, сидит сам начальник (других кандидатур в кабинете просто нет). Лицо за бумагой скрыто, только ордена-медали на кителе видать. Много наград! И большинство-то боевые. Знать, не кабинетный служака!
— Войсковой старшина Коршунов Илья для прохождения службы в Специальное военное училище прибыл!
— Проходите, старшина, — голос хриплый, начальник рукой махнул, не прекращая что-то читать. Я сделал положенное по уставу количество шагов.
Стою.
Он читает.
Ну ситуация — дурацкая совершенно.
Тут начальник училища убрал бумажку от лица и на меня уставились знакомые глаза.
— Вот скажи мне, Бешеный Коршун, как? Как, япону мать её итить? Мне дядя, — он сделал движение в сторону государева портрета, — уже плешь проел! В две каски взять сухопутный линкор? Лех-х-х-хко! Можем, умеем, практикуем! Как⁈
— А как в одну каску на СБШ помножить на ноль семнадцать шагоходов японцев? Причём четыре тяжа! Ты давай не наезжай на меня, господин начальник! — Я поскорее обошёл стол и с удовольствием обнял Сокола.
Поднялся он мне навстречу неловко.
— Не понял… — Я чуть отстранился. — Тебя что, плохо залатали, что ли?
— Да норма-а-ально! — он небрежно отмахнулся. — Предлагали мне, понимаешь, задержаться в императрицыном госпитале. Отрастим, говорят, новую ногу, краше прежней.
Я, уже понимая, что он отказался, спросил:
— А ты?
— Что — я? Год! Год, представляешь! Сидеть там, процедурки принимать. Это ж с тоски сдохнуть можно! А на фронт всё равно нельзя. Я и согласился на протез.
— А голос?
— Это, брат, ерунда. За полгода, сказали, восстановится.
— Хрипишь, на деревяшке — чистый пират!
— Не говори! Еле отбился, чтоб не окончательно комиссовали, а в четвёртую очередь перевели. Всё ж таки протез у меня не хухры-мухры, не деревяшка, как ты тут предположил. Инженерное приспособление! — он поддёрнул гачу, демонстрируя мне сложную металлическую конструкцию. — Так меня — сюда. Машина мама услышала — расстроилась. Дескать, провинция, глушь. А по мне, так и лучше. Народу меньше, охрану организовать сподручнее, а?
— Приедет, конечно! Как только я вопрос с жильём решу.
Эта новость меня страшно обрадовала. Значит, и Серафиме не придётся разрываться между мной и Новосибирском. И дело ведь не в жалованье (которое, несмотря на официальное прекращение статуса лейбфрейлины, продолжало поступать), и даже не в том, что Маша — близкая Симочкина подруга. Просто когда государь просит вас о чём-то — очень сложно отказать, знаете ли.
— А Петя? Серго? Ни в