Холод ужасного предчувствия сковал его сердце.
— Кто живет в той комнате, с зашторенным окном? — как можно спокойнее спросил он экономку, гремевшую ключами, чтобы привлечь внимание молодого герцога к себе и своему шедевру кулинарного искусства.
Старуха подошла поближе и взглянула на окно, на которое указывал герцог.
— Увы, господин! — ответила она. — Там раньше жила Гела, добрая девушка, но два года назад, осенью, она ушла в монастырь святой Клариссы, в самой чаще леса, и стала монахиней.
Фридрих некоторое время стоял неподвижно, потом молча кивнул в сторону двери, едва сдержав стон.
Экономка ушла, а молодой человек сел на подоконник, не сводя глаз с окна напротив.
Раздался тихий стук в дверь, но герцог не услышал его из-за стука собственного сердца. Дверь отворилась, и на пороге появился тот самый старик, на котором принц остановил свой взгляд во дворе замка. Он почтительно приблизился к окну и терпеливо ждал, пока молодой хозяин заметит его. Когда тот, наконец, поднял глаза, старик увидел лицо, сиявшее прежде подобно солнечным лучам, а теперь покрытое тенью смерти.
— Милорд герцог, — сказал старик, когда Фридрих подал ему знак говорить, — у меня был единственный ребенок. Не знаю, замечала ли его ваша светлость. Когда мужчины окрестных мест отправились в крестовый поход, она ушла в лесную обитель, поскольку считала, что сможет там без помех молиться за безопасность и победу наших воинов. Перед отъездом она взяла с меня обещание передать это письмо вам лично в руки, как только вы вернетесь.
Он вытащил пергамент, зашитый в пурпурный шелк, и протянул его герцогу.
Фридрих снова ничего не сказал, но молча принял послание, ибо сердце его истекало кровью.
Старик молча удалился. Оставшись один, Фридрих разрезал шелк своим охотничьим кинжалом и вытащил пергамент; когда он развернул его, то увидел, что он написан Гелой, ибо он сам учил ее писать в их счастливые часы, проведенные в лесу; она прощалась с ним, поскольку не могла нарушить обещания, данного старому монаху.
В то время как Фридрих два года назад спешил во дворец своего дяди, священник отправился в другие части страны, призывать людей присоединиться к походу в Святую землю, и только смерть помешала ему продолжать свою миссию.
Солнце давно перевалило за полдень, но ни единый звук не нарушил тишины комнаты, в которой сидел Фридрих. Вино, принесенное дворецким, осталось нетронутым, также и замечательное печенье экономки.
Наконец, молодой герцог встал, вышел из комнаты и спустился во винтовой лестнице во двор; но когда ему подводили коня, управляющий подумал, что вряд ли это тот самый молодой, веселый принц, проезжавший несколько часов назад по мосту. Вскочив в седло, молодой человек бросил последний взгляд на пустынное окно и, не сказав на прощанье ни слова, выехал на дорогу, по которой совсем недавно прибыл в замок с надеждой в сердце. Это была та самая дорога, по которой Гела так часто ходила с ним к маленькому холму в лесу; оказавшись возле узкой тропинки, принц свел лошадь с дороги, привязал к дереву и медленно пошел по направлению к месту их прежних свиданий.
Вскоре он остановился под дубом. Его покрытая листвой крона и мох у подножия были зелеными и свежими, как и прежде. Когда принц был здесь в последний раз, он любил и надеялся, но теперь все изменилось! Он присел у корней, и стал вспоминать ушедшие мечты.
Внезапно из глубины леса донесся звон колокола. Но он не мог, как в былые дни, благоговейно сложить руки и излить скорбь в молитве. Нет, слыша звук этого колокола, теперь призывавшего Гелу, — его Гелу, — к послушанию, ему казалось: он должен броситься к монастырским воротам, стучать в них рукоятью меча и требовать: «Вернись, Гела, вернись, ибо твоя жертва напрасна!»
Но он поспешил вниз по склону к своей лошади, отвязал ее и вскочил в седло.
— Прочь отсюда, мой верный конь! — громко крикнул он. — Выбери дорогу сам, ибо любовь и горе смутили рассудок мой. Неси меня туда, где требуют моего присутствия рыцарский долг и честь повелителя!
И верное животное, словно поняв слова своего хозяина, помчалось, унося его все дальше и дальше на юг, сквозь тусклые сумерки, под ярким светом полной луны. Без отдыха, но и без устали, оно несло его вперед, и когда на следующий день солнце поднялось в зенит, они достигли цели: молодой герцог стоял перед воротами Штауфенбурга.
Жертва Гелы оказалась не напрасной. Слова, сказанные старым монахом в то утро в замковой часовне, исполнились. После смерти своего дяди юный Фридрих Швабский был возведен на трон Германии, и все, чего ожидал от него народ Германии, исполнилось в полной мере.
Его сильная рука дала разделенной земле единство, силу и величие, какие не смог дать ей ни один последующий правитель; а когда корона римской империи была также возложена на его голову, гордый народ Италии склонился перед Фридрихом Барбароссой, выказал ему почтение и признал его власть над собой.
Лавры многочисленных побед украшали чело императора; его род процветал, его страна была счастлива, его имя с благословением произносил каждый; и когда Гела, все еще юная, закрыла глаза на смертном одре, она знала, что не напрасно отказалась от Фридриха и своего счастья.
Вблизи своего любимого замка император основал город и назвал его в честь своей возлюбленной, — Геласхаузен; и когда, во время своих переездов, оказывался в лесу долины Кинцига, то отводил свою лошадь с дороги, привязывал к стволу дерева и поднимался на холм к величественному дубу. Там, прислонив к стволу голову, в которой посреди золотых нитей сияло множество серебряных, он закрывал глаза и видел восхитительные сны.
Люди назвали это дерево «дубом императора».
Солнце Малой Азии снова озарило своими сияющими лучами голову императора, хотя теперь она сияла ему в ответ серебром.
Вопль отчаяния донесся из Земли обетованной, и заставил престарелого императора покинуть Германию; встав во главе своей армии, он повел ее со всем благоразумием, отвагой и воинским мастерством, невзирая на жар азиатского солнца, несмотря на злобу врагов, предательство, муки голода и всепоглощающей жажды.
Барбаросса в Святой Земле
Теплым летним вечером армия достигла крутого берега бурного горного потока. По другую его сторону лежала дорога, по которой им следовало продолжить свой путь.
Сын Барбароссы, Фридрих, «цвет рыцарства», с отрядом отборных рыцарей, смело вошел в реку и благополучно добрался до другого берега.
Император был готов последовать за ним. Не