И.В. Только я ещё напомню, что Матвеев – способен совершить убийство. А его «суд» над Жукановым, когда человека приговорили к смерти только на всякий случай – мол, а вдруг он предаст? – худшая пародия на любой суд.
А.Н. Не согласен с Вами. Ирина Владимировна, Вы путаете повесть Виктора Кина с залом суда, в котором выносится приговор по уголовному делу. Простите меня, пожалуйста, но писатель все-таки отличается от судьи… Знаете, по-моему, беда не в том, что писатель в чем-то ошибается, а в том, что он уходит от искренности к холодно расчерченным, даже не писательским, а каким-то судебно-уголовным или политическим схемам. Вот этот тип – плохой и чужой, а вот этот – хороший и наш… Попробуйте найти такие «схемы» у Федора Достоевского или Михаила Булгакова. Их там просто нет! Мне глубочайшим образом наплевать, какие они, эти «схемы»: коммунистические, либеральные или патриотические, но в них никогда не было и не будет той искорки жизни, которая оживит текст почти через сто лет.
Да, я назвал поведение Матвеева после ранения истерикой… И я показал, как с помощью хладнокровной логики можно доказать и эту истерику, и внутреннюю хрупкость Матвеева. Посмотрите, насколько он неумел, пытаясь защитить самого себя!
Но и что из этого?.. Разве я не могу точно так же хладнокровно доказать, что Акакий Акакиевич Башмачкин – «жалкая, ничтожная личность»? Могу. В общем, «убить» литературный образ Акакия Акакиевича – проще простого. Ведь он не просто беззащитен, он – вызывающе беззащитен, и Гоголь создавал его именно таким.
Но вдумайтесь, зачем он это сделал?..
Вдумайтесь, почему так нелеп Матвеев, ведь, когда он пошел расклеивать листовки, этот последний его поступок был едва ли не похож на обычное самоубийство.
И.В. А Вы считаете, что это было чем-то другим?
А.Н. Возможно, это было криком человека «Аз есмь!». Живое не может не заявлять о себе и своем существовании. Что такое коммунистическая листовка? Кусок бумаги. Что такое шинель бедного чиновника?.. Кусок недорогого сукна. Ни за бумагу, ни за сукно не умирают.
Вот цитата из предпоследней главы «По ту сторону»:
«…Он (Матвеев) поднял руку, чтобы выплеснуть жизнь одним взмахом, как выплёскивают воду из стакана. Это был плохой выход, но ведь он и не хвастался им.
Но была, очевидно, какая-то годами выраставшая сила, которой он не знал до этого дня. На полу, в лунном квадрате, он увидел свою тень с револьвером у головы и тотчас же вспомнил избитые фразы о трусости, о театральности, о нехорошем кокетстве со смертью, – и ему показался смешным этот банальный жест самоубийц… Несколько минут он сидел, глядя на свою тень и нерешительно царапая подбородок, а потом осторожно, придерживая пальцем, спустил курок. В конце концов у человека всегда найдётся время прострелить себе голову.
– Представление откладывается, – прошептал он, накрываясь одеялом…»
Виктор Кин так и сказал двумя сухими словами, что «представление откладывается». Но зачем откладывается, – просто потянуть время? Что бы ни пытался делать Матвеев, на следующий день – все попросту рассыпалось. Он рвал фотографии и письма, сел писать повесть, которую вскоре возненавидел… Он подарил свой револьвер Безайсу. И уже на следующий день Матвеев взял листовки и пошел на улицу. Виктор Кин пишет, что это случилось после того, как Матвеев сравнил свою повесть с листовкой и понял, что «вся его повесть не стоила запятой в том воззвании, наспех кем-то написанном»…
И.В. Интересно было бы сравнить тексты воззвания и повести Матвеева.
А.Н. В листовке было написано: «Пусть каждый возьмёт оружие и станет в ряды бойцов. Да здравствует власть труда! Смерть убийцам!»
А вот что сказано о повести Матвеева: «…Он перечитал её, недоумевая, – неужели он сам написал это? В ней было столько покойников, что она походила на кладбище, на какую-то братскую могилу. Это не годилось. Оказалось, что писать гораздо труднее, чем он думал сначала. Он сам сделал своих героев, дал им дар слова и расставил их по местам, а потом они начали жить своей особой жизнью. Они рвались из-под его власти и все делали по-своему. Главный герой, коммунист, на одном решительном заседании, когда городу угрожали бандиты, встал и понёс такой вздор, что Матвееву стало неудобно за него. Он старался, чтобы все было как можно лучше, а между тем получалось совсем нехорошо…»
И.В. Из 2019 года не видно особых отличий между призывом взять оружие и повестью, похожей на кладбище. Алексей Николаевич, Вы еще не усомнились в своем утверждении, что писатель – бог текста?
А.Н. Нет, и никогда не сделаю этого. С другой стороны, я уже говорил, что писатель – не безошибочный бог. А его божественность определяется, прежде всего, его искренностью, которая бессмысленна без любви и которой без любви просто нет.
И.В. И мы снова возвращаемся к тому, что писатель Виктор Кин любит своего героя Матвеева?
А.Н. А Вы не можете забыть, что Матвеев – убийца?
И.В. Не могу. Но я хорошо понимаю Вашу мысль, что талант, как высшее проявление искренности, немыслим без душевной теплоты и любви. Но где та грань, которую все-таки переходить не стоит?
А.Н. Уважаемая Ирина Владимировна, на мой взгляд, в литературе – настоящей литературе! – очень много немыслимого…
И.В. …и не поддающегося математическому исчислению…
А.Н. Да! Если талант и в самом деле высшее проявления искренности, это значит, что он тянется к Богу и солнышку. К свету, понимаете?.. Наверное, суть в том, что талантливый человек должен выйти из системы, в которой он существует, но выйти из нее он сможет только стоя на Божьей ладошке. Человек, талантливый человек, должен быть больше самого себя и больше времени, в котором он живет. Это – возможно. Потому что это уже было, есть и будет снова.
И.В. На Ваш взгляд, Виктор Кин преодолел время, в котором жил?
А.Н. Здесь не может быть четкого ответа. Например, общеизвестно, что во время боя никто не подбирает раненых. Это делают потом, когда войска либо закрепляются на занятых рубежах, либо отступают к старым. Но Виктор Кин оборвал революционный бой хотя бы тем, что обратил внимание на раненного Матвеева. Бой все еще кипел где-то там, а Виктор Кин остался с Матвеевым, и, конечно же, не потому, что испугался. Ведь его словам в начале повести о том, что двое молодых людей в поезде стремились догнать уходящую Революцию, нельзя не поверить.
А какой она была эта Революция?
Вот