И в это время аппарат заработал. Сам по себе, без всякого маминого вмешательства.
Он вдруг вздрогнул (и мама, соответственно, тоже вздрогнула от неожиданности), после этого мелко-мелко завибрировал и, наконец,… изменил цвет. Вот только что был матово-чёрный, а теперь стал ослепительно-белым.
А через мгновение и вовсе исчез.
Мама даже глазам своим не поверила. Некоторое время она лишь молча и несколько оторопело вглядывалась в пустое место, где ещё мгновение назад возвышалась непонятная эта конструкция. Потом всё же решилась и сделала шаг вперёд, вытянув перед собой руку, как бы желая убедиться, что аппарат и в самом деле исчез, а не просто превратился в невидимку.
И в это время что-то сверкнуло, вспышка какая-то зеленоватая, и маму с силой отбросило назад, да так, что она, не удержавшись на ногах, грохнулась на пол. А когда вновь вскочила – аппарат уже находился на прежнем своём месте, чёрный и безмолвный, как и раньше…
Вся дрожа от только что пережитого, мама выскочила из сарая и буквально врезалась в отца, уже подходившему к нему. И, что самое удивительное, отец, раньше такой заботливый и внимательный, даже не поинтересовался у мамы, что с ней такое произошло, хоть видик у неё был (по собственным маминым словам) ещё тот. Наоборот, почти оттолкнув маму, стоящую у него на пути, отец опрометью бросился в сарай. Впрочем, то, что он там увидел, его, кажется, успокоило.
Выйдя вновь из сарая, отец подошёл к маме, обнял её за плечи и крепко прижал к себе.
– Никогда не заходи туда без меня, очень тебя прошу! – негромко проговорил он маме в самое ухо и тут же добавил, ещё более тихим голосом: – И ни о чём меня не спрашивай, ладно?
– Ладно! – почти машинально ответила мама, ещё не совсем придя в себя от только что пережитого в сарае. – А почему нельзя спрашивать?
Некоторое время отец молчал, продолжая обнимать маму за плечи, потом вздохнул и прошептал уже совсем тихо:
– Потому, что я не хочу тебе врать.
Больше они на эту тему не говорили, но весь тот вечер Санькин папа был необычайно ласковым и внимательным и к маме, и особенно к самой Саньке. Он её с рук не спускал, а она так и уснула тогда на руках у папы…
И в тот же вечер папа произнёс свои пророческие слова насчёт нью-йоркских башен-близнецов. Их как раз стали показывать по телевизору, а папа, как-то по-особенному тяжело вздохнув, произнёс вдруг фразу, которой в тот момент мама не придала особого значения.
– Месяц остался… – проговорил папа, внимательно разглядывая изображение небоскрёбов. – Точнее, почти месяц…
– Месяц до чего? – поинтересовалась мама.
– До одиннадцатого сентября, – пояснил папа. Потом помолчал немного и добавил: – Бог с ними, с небоскрёбами… людей жалко!
А потом ещё помолчал и сказал с какой-то болью в голосе:
– И самое обидное – ничего не могу сделать! Даже права на это не имею!
Потом вздохнул и добавил:
– Я и так уже…
Истинный смысл папиного высказывания мама смогла понять лишь месяц спустя, когда террористы-смертники буквально протаранили захваченными пассажирскими лайнерами башни-близнецы. Впрочем, последней папиной фразы мама так и не поняла, а спросить было не у кого, так как одиннадцатого сентября папы уже не было в деревне.
Исчез он вечером семнадцатого августа, не ушёл, а именно исчез. Просто вышел вечером из дому и не вернулся. А вместе с ним из сарая исчез таинственный агрегат, найденный в лесу, что навело маму на определённые подозрения…
Впрочем, об этих своих подозрениях мама тогда (и, вообще, до сегодняшнего разговора с Санькой) так никому ничего и не рассказала. А когда, какое-то время спустя, председатель вдруг неожиданно поинтересовался судьбой найденного в лесу агрегата, мама пояснила ему, что муж разобрал этот агрегат до мельчайших деталей ещё летом. А куда потом подевались эти самые детали – она совершенно не в курсе. И председатель, махнув рукой на агрегат, лишь попросил у мамы разрешения забрать из папиной мастерской всё то оборудование, которое когда-то папе предоставил колхоз. На что мама ответила, что председатель может забрать из сарая всё, что посчитает необходимым, потому что ей самой ничего из этого барахла не нужно.
Именно этого никак не мог простить Санькиной маме Иван, словно муравей по крупицам собирающий отовсюду инструменты и, вообще, всё металлическое. Впрочем, сказал он об этом лишь Саньке и то по большому секрету, а, сказав, тотчас же о сказанном пожалел. Он ожидал, что Санька здорово обидится за мать, а она лишь, как-то по-взрослому вздохнув, сообщила враз повеселевшему Ивану, что очень даже его понимает.
Председатель действительно изъял из сарая всё, кроме стола, табурета и дивана. Правда, он вскоре принёс маме деньги за конфискованное оборудование (не очень большие, правда), а потом ещё и долго извинялся.
– Если Петрович вдруг объявится – всё ворочу, – пообещал он напоследок.
Но отец так и не объявился. А вскоре маме с Санькой предоставили собственное жильё: двухкомнатную квартиру в доме на две семьи. Во второй половине дома поселилась тётя Клава, вновь помирившаяся с мамой. Вот тогда-то Санька впервые и повстречала Ивана…
А бывшее их жильё забили досками, и Санька никогда больше там не была. Как и в старом сарае, в котором когда-то, давным-давно, располагалась папина мастерская.
Глава 3
От Ивана у Саньки никогда не было никаких секретов и она, разумеется, уже на следующий день пересказала своему другу всю, полученную от мамы информацию. Произошло это, когда они возвращались из школы домой, и пересказ информации занял у Саньки почти весь путь.
– Интересно… – задумчиво проговорил Иван, когда Санька закончила, наконец-таки, долгое своё повествование и, одновременно с этим, они остановились у калитки, ведущей к Санькиной половине дома. – Странно только, что мама твоя моей ничего об этом раньше не рассказывала…
– Почему ты думаешь, что не рассказывала? – удивилась Санька… впрочем, она и сама уже знала ответ на этот вопрос.
При всех положительных качествах тёти Клавы (в первую очередь, необычайной доброте и отзывчивости), доверить её хоть какую тайну было практически невозможно. В том смысле, что тайна эта на следующий же день просто переставала быть тайной для всей деревни без исключения.
– И что ты обо всём этом думаешь? – тут же задала Санька Ивану следующий вопрос. – Куда,