Но, кажись, «сыны боярские» уже сотворили своё чёрное дело и переметнулись к этому времени? Да и не похожи те три отморозка у реки на дворян, как их себе представляла Санька…
Пока она так размышляла, путники успели уже, не только войти в лес, но и основательно в него углубиться.
– Ягод хочешь? – сказал вдруг Феофан, останавливаясь. – Вон их сколько!
Вокруг и в самом деле было красно от земляники. И вся такая крупная и ароматная, что у Саньки даже слюнки потекли.
Некоторое время, позабыв обо всём, Санька «паслась» на ягоднике. Насобирает полные пригоршни – и в рот. Вскоре у неё ладошки совсем красными сделались, губы и подбородок тоже, наверное…
Выпрямившись, Санька вдруг обнаружила, что Феофан стоит совсем неподалёку и, прислонившись спиной к сосне, вновь внимательно за ней наблюдает. Потом, заметив, что Санька тоже на него посмотрела, Феофан лишь вздохнул как-то по-особенному тяжело и отвернулся.
– Дочка у меня была… – проговорил он тихо, еле слышно. – Смешная такая девчушка. А потом…
Не договорив, он замолчал, а Санька так и не решилась спрашивать, что же такого случилось потом с дочерью Феофана.
– Переодеться бы тебе, – перескакивая совершенно на другую тему, заговорил вновь Феофан. – Во что-либо не столь приметное. А это – сжечь или припрятать…
– Нет! – не проговорила даже, выкрикнула испуганно Санька. – Ни за что!
Её вдруг пронзила нелепая, в сущности, мысль, что одежда эта – единственное напоминание о том настоящем времени, в котором она родилась и выросла, и из которого так глупо выпала недавно. И потеряй Санька сейчас эту самую одежду – ей никогда уже не вернуться домой…
Но Феофан, кажется, понял её испуганный возглас по-своему.
– Ты не боись, Александра, что в женское одеяние облечь тебя хочу! – добродушно пророкотал он. – Достанем тебе портки холщовые, рубашечку ситцевую с пояском. Обувку… – внимательный взгляд Феофана скользнул на мгновение по Санькиным кроссовкам, – обувку можно и эту оставить, кто сейчас на обувку внимание обращает…
– Нет! – Санька что есть силы замотала головой. – Не хочу!
Она вдруг вспомнила об Иване, которого просто необходимо как можно скорее отыскать.
– Меня брат может не узнать, ежели переоденусь!
Это был слабоватый аргумент, но Феофан неожиданно задумался.
– Как же вы с ним расстались то? – спросил он, и в голосе его прозвучало, не то, чтобы недоверие… любопытство, скорее… – Лихие люди вас разлучили, али ещё что?
Санька ничего не ответила, да и что было отвечать? Рассказывать этому монаху, как они прибыли сюда из далёкого будущего, да ещё и на странном исчезающем аппарате?
– И он что, в такое же одеяние дивное облачён? – так и не дождавшись ответов на свои вопросы, вновь поинтересовался Феофан. – На твоё дюже похожее?
– Не совсем, но… в общем, да… – немного неуверенно произнесла Санька, потом помолчала немного и добавила почти умоляюще: – А мы его сможем отыскать?
Теперь уже Феофан ничего ей не ответил. И даже смотрел он уже не на Саньку, а куда-то, прямо в противоположную от неё сторону. И к чему-то ещё внимательно прислушивался.
– Что там? – испуганно спросила Санька. – Опять бандиты? Или, может…
– Помолчи! – прервав её, произнёс Феофан. – Слышишь?
– Что?
Санька сначала замолчала, а потом и в самом деле услышала. Какие-то отдалённые возгласы, или, скорее, вскрики и даже стоны… слабые, еле различимые…
– Поглядеть надо!
И они двинулись в ту сторону, откуда и доносил крики и стоны. Феофан шёл впереди, ловко и совершенно бесшумно раздвигая посохом сплошные заросли какого-то, к счастью совсем даже неколючего кустарника, Санька едва поспевала за ним.
– Стой!
Феофан вдруг резко остановился и Санька, не успевшая вовремя затормозить, тут же ткнулась носом в его широкую спину.
– Тихо!
Но Санька и так стояла тихо. Потом она осторожно выглянула из-за спины своего спутника и, вскрикнув от ужаса, вновь спряталась за него.
Прямо перед ними расстилалась обширная лесная поляна, и была она, поляна эта, сплошь усеяна неподвижными человеческими телами.
– Тихо! – повернувшись к Саньке, повторил Феофан строго и, положив ей на плечо свою тяжёлую руку, добавил мягко и почти ласково: – Не след тут в голос кричать… лучше просто в ту сторону не смотри…
– За что их так? – вся дрожа, зашептала Санька, глядя Феофану прямо в глаза. – И кто это их?
– То один Бог ведает!
Вздохнув, Феофан подошёл к ближайшему из неподвижно лежащих тел, наклонился к нему. Постоял так немного, потом медленно двинулся вперёд, временами приостанавливаясь и внимательно оглядывая то одного, то другого из мёртвецов.
– Саблями все порубаны, – проговорил он глухо, еле слышно. – Настигли их тут конные, а потом…
Не договорив, он тяжело вздохнул и замолчал…
– Кто настиг? – тихо и несмело поинтересовалась Санька, так и не решаясь подойти поближе. – Болотниковцы?
Последнее слово она произнесла с трудом и явной неохотой. Просто язык не поворачивался обвинить крестьян, героически сражавшихся против несправедливой царской власти, в столь жестоком убиении мирных и совершенно безоружных людей.
Впрочем, вполне возможно, что люди эти не были мирными, а тем более, безоружными, просто оружие (как, возможно, и защитные доспехи убитых) сняли и прихватили с собой убийцы, кем бы они не были…
Феофан ничего не ответил Саньке, он, кажется, даже не расслышал негромкого её вопроса. Да и Санька сама не решилась его повторять.
Ей почему-то стало вдруг абсолютно всё равно, кто именно виновен в гибели этих несчастных: болотниковцы или всё же ратники Шуйского. Кто бы то ни был, не это ведь главное!
Главное то, что несколько десятков человек, ещё совсем недавно дышащих, разговаривающих, думающих, превратились в одночасье в эти страшные окровавленные тела. И (а это самое ужасное!) никто ведь не ответит за их гибель, никто не понесёт за это никакого, даже самого минимального наказание!
И такое могут сотворить с каждым в жестокое это время!
С каждым… а значит, и с ней тоже!
– Не хочу! – пронзительно закричала Санька, бросаясь прочь от ужасной этой поляны. Она бежала, не оглядываясь, напролом, отчаянно ломясь сквозь кусты, падая и вновь поднимаясь… а позади её уже слышался встревоженный голос Феофана, окликающего Саньку по имени. Но голос монаха не только не остановил Саньку – наоборот даже, казалось,