– Опусти глаза, щенок! – рявкнул вдруг на Саньку всадник в кольчуге, взмахивая плетью. – Смерд поганый!
На Саньку неминуемо обрушился бы удар, но Феофан каким-то чудом успел заслонить её, приняв плеть на себя. Всадники дружно расхохотались… впрочем, не зло, а, скорее, насмешливо-добродушно, а всадник в кольчуге вновь взмахнул плетью…
– Не гневайся на него, боярин! – безропотно принимая удар за ударом, говорил Феофан всё тем же напевно-заискивающим голосом. – Отрок ещё, к тому же блаженный он, разумом весьма слаб…
И тут Санька закричала. Вернее, дико завизжала и, упав на землю, принялась кататься по ней, обхватив руками голову. Она уже ничего не соображала и ничего не желала соображать. Она желала сейчас лишь одного: чтобы этот кошмар, который так неожиданно ворвался в её жизнь, поскорее закончился, и она вновь оказалось в своём времени. Не в будущем (она уже не стремилась туда попасть), а именно в своём настоящем. Там, где осталась мама… ведь она там совершенно одна осталась!
– Падучая у него, к тому ж! – глухо, как сквозь слой ваты, доносились до слуха Саньки слова Феофана. – Отпустил бы ты нас, боярин, век Бога за тебя молить будем!
Эти слова – было то последнее, что смогла ещё расслышать Санька перед тем, как окончательно потерять сознание.
* * *
Когда Санька очнулась, уже почти стемнело. Неподалёку от неё ярко горел костёр, возле которого, сгорбившись и обхватив колени руками, сидел Феофан. Он не смотрел в сторону Саньки, и, казалось, совсем позабыл о самом её существовании, и Санька не знала: радоваться ей этому или огорчаться. С одной стороны Феофан, кажется, спас её от чего-то страшного и даже ужасного (далее в щекотливую эту тему разум Саньки постарался не углубляться), с другой же стороны Санька Феофана всё же немножечко опасалась. Что если, воспользовавшись темнотой и тем, что монах этот даже не смотрит в её сторону, попытаться незаметно от него улизнуть?
В это время Феофан неожиданно повернул голову и Санька, захваченная врасплох, не успела вновь зажмуриться и притвориться спящей или находящейся в бессознательном состоянии.
– Очнулся, отрок? – спросил Феофан прежним своим рокочущим басом. – Давай тогда к костру, вечерять будем!
Конечно, и сейчас можно было попробовать просто вскочить и задать такого стрекоча, что вряд ли Феофан в его солидном возрасте смог бы за ней угнаться. Да, скорее всего, и не побежал бы он за ней… больно нужно…
Эта последняя мысль, как ни странно, немного успокоила Саньку. К тому же её вдруг охватила странная какая-то апатия, безразличие какое-то полное. Куда ей бежать в этой чужой жестокой стране, как сможет она вести себя так, чтобы не привлекать излишнего внимания окружающих?! Одна одежда чего стоит, а речь, а поведение… и хорошо ещё, что этот монах её за мальчишку принял…
И Санька, поднявшись, медленно подошла к огню и уселась подле него, но не рядом с Феофаном, а чуть в стороне. На костре, в помятом медном котелке аппетитно булькало какое-то густое варево, и от одного только его запаха рот Саньки наполнился слюной. А может, она просто здорово проголодаться успела?
– Тебя как звать, отрок? – не глядя на Саньку, спросил Феофан, непрерывно помешивая в котелке большой деревянной ложкой. – Али ты и имени своего не помнишь?
– Почему, помню, – сказала Санька, сглатывая слюну. – Санькой меня зовут, вернее, Александрой. Александром… – быстро поправилась она, – Санькой, то есть…
– Наше имя, – удовлетворённо кивнул Феофан. – Не басурманское. А я, грешным делом, тебя совсем, было, за басурманина принял. Из земель персидских али из степей киргизских… одеяние на них чудное иногда бывает, вроде твоего…
– Нет, я не оттуда, – сказала Санька. Потом она помолчала немного и добавила, немного смущаясь: – А сейчас какой год?
– Какой год?
Перестав помешивать варево, Феофан удивлённо взглянул на Саньку.
– Я просто больна… болен был немного, – смущаясь всё больше от необходимости врать, пояснила Санька. – В памяти провалы… припадки случаются…
– Твой припадок, Алексашка, нас из большой беды выручил, – задумчиво произнёс Феофан, снимая котелок с огня. – Постеснялись, ироды, хворое дитя трогать, а иначе не миновать бы нам с тобой поруба земляного али избы пыточной. А год сейчас шесть тысяч шестьсот первый от сотворения мира…
Услышав такую огромную цифру, Санька невольно встрепенулась. А что, если это всё же будущее… а то, что она сейчас наблюдает: что-то вроде ролевой игры…
Потом до её сознание дошли самые последние слова Феофана, и Санька вдруг вспомнила, что на Руси до Петра было какое-то странное летоисчисление, совсем не похожее на наше…
– А от рождества Христова сейчас который год будет? – убитым тоном пробормотала она.
– От рождества Христова?
Феофан задумался, что-то просчитывая в уме.
– По летоисчислению латинскому сейчас год тысяча шестьсот седьмой от рождества Спасителя нашего, Иисуса Христа…
Он вздохнул, зачерпнул ложкой немного из котелка и, непрерывно дуя, поднёс ко рту.
– Соли маловато… – проговорил Феофан, вторично вздохнув. – Только где её сейчас взять, соли? Страшное время, Алексашка… от Батыева разорения такого страшного времени на Руси святой не было! И люди сейчас – аки звери лютые, а жизнь человеческая гроша ломаного не стоит! – Он замолчал, подсунув котелок к Саньке и протянув ей ложку, добавил: – Одна ложка у меня, так что давай, первым хлебай…
Санька хотела, было, отказаться, но рука её, невольно ухватив ложку, уже погружала её в дымящееся варево. А потом она, обжигаясь, глотала, почти не жуя, содержимое котелка и опомнилась лишь тогда, когда умяла почти половину этого самого содержимого.
– Спасибо! – сказала она, отодвигая от себя котелок с ложкой. – Очень вкусно! А из чего похлёбка?
– Из чечевицы с бараниной похлёбка, – задумчиво проговорил Феофан, принимая котелок. – Неужто ты чечевицы никогда не едал? Али в ваших местах её не растят?
Санька ничего не ответила. Врать не хотелось, правды сказать она тем более не могла.
– Молчишь? А может, откроешься, всё же: кто ты и откуда идёшь?
Он принялся за еду, одновременно ожидая ответа на свой вопрос, а что ему могла сказать Санька. Она просто молча сидела, и молча же наблюдала за тем, как Феофан доедает чечевичную похлёбку.
– Не хочешь, не говори… – сказал Феофан, покончив с едой. – Котелок помой… там ручеёк, у холма…
Санька взяла котелок и двинулась в указанном направлении. Она и вправду обнаружила там, не ручеёк даже, небольшую речушку с чистой и на удивление тёплой водой.
Вот только мыть жирные котелки даже в такой, хоть и вполне