Агнцы – беспросветно-черные для Стигийского Тартара, Смертоносного Иеракса и Беспощадной Фэа и безукоризненно белые для прочих из Девятерых… именно они чаще всего упоминаются в качестве жертвенных животных на страницах Хресмологического Писания, но ни один из нескольких агнцев, принесенных Шелком в жертву богам, еще не привлек к Священному Окну ни единого божества. Какой же благодарностью станет подобный агнец – пусть даже не один, ведь карточек Крови хватит на целую отару – для таинственного бога, безо всяких даров явившего ему сегодня величайшее благоволение?
Так-так… нет, этот собакоголовый бабуин, обученный освещать хозяину путь фонарем либо факелом, а также (если верить коряво начертанной пояснительной афишке) оборонять его от грабителей и убийц, наверняка стоит ничуть не дешевле ученого ослика.
Покачав головой, Шелк двинулся дальше.
В небе над рынком показался, безмятежно описал круг летун – возможно, тот самый, пронесшийся вдоль Солнечной несколько раньше. Теперь его распростертые полупрозрачные крылья были видны куда явственнее, тело перечеркнуло черным крестом сузившуюся полоску солнца. Коренастый бородач рядом с Шелком погрозил летуну кулаком, еще несколько человек вполголоса выругались.
– Ну да, как же, – философски заметил ближайший торговец живностью, – под дождем мокнуть никому неохота, а жрать небось всякому каждый день подавай.
Шелк, повернувшись к нему, согласно кивнул.
– Недаром же, сын мой, в Писании говорится, что боги улыбаются, взирая на нас… удивительно, что не хохочут в голос!
– А как по-твоему, патера, эти-то вправду шпионят за нами сверху или Аюнтамьенто нас баснями кормит? Или, скажем, про дождь: вправду они к нам дожди приносят? Дожди, грозы… так говорил мой старик-отец, и его отец тоже. И сам я замечал, что это нередко сбывается. Кто-кто, а Владыка Пас должен бы понимать: дождик нам сейчас ох как не помешает!
– Честно говоря, не знаю, – признался Шелк. – Я видел одного нынче, около полудня, и что же? До сих пор никакого дождя. Ну а насчет шпионажа за Вироном: что летуны разглядят с небес такого, чего не увидит любой заезжий иноземец?
– Понятия не имею, – сплюнув наземь, согласился торговец. – Однако, патера, они ж вроде как и дождь к нам должны приносить. Будем надеяться, этот не подведет. А ты, надо думать, достойную жертву подыскиваешь?
Должно быть, удивление отразилось на лице Шелка чересчур явственно: торговец довольно осклабился, выставив на всеобщее обозрение щербину в передних зубах.
– Я же знаю тебя, патера, и твой старый мантейон на Солнечной знаю прекрасно. Только сегодня ты возле кошары с ягнятками даже не задержался. Видно, ягнятки для дела не подошли.
– Вот увижу подходящую жертву, так сразу ее и узнаю, – туманно ответил Шелк, изо всех сил постаравшись изобразить на лице равнодушие.
– Ну, ясное дело, узнаешь! Тогда изволь и мой товар поглядеть… хотя нет, стоп, – спохватился торговец и многозначительно поднял кверху грязный палец. – Разреши, я прежде спрошу кой о чем. Я, патера, человек простой, неученый, но… разве ребенок – не лучшая жертва на свете? Не лучший дар, какой человек и даже целый город может богам поднести? Не величайший, не наивысший?
Шелк, хмыкнув, пожал плечами:
– Да, так гласят тексты, однако на памяти ныне живущих подобной жертвы богам не приносил никто. Полагаю, мне сие также не под силу… да и законом человеческие жертвы, знаешь ли, запрещены.
– В точности к этому я и веду! – Торговец опасливо огляделся по сторонам, заговорщически понизил голос. – Ну а кто из живых тварей у нас ближе всего к детишкам, но под законы не подпадает? Кто, патера, ответь – мы ж с тобой люди взрослые, не мелюзга, которую куча высокородных дамочек с Палатина кормит грудью на стороне? Катахресты! Правильно я говорю?
Картинно, будто фокусник, сунув руку под грязное алое полотнище, покрывавшее его столик, торговец извлек на свет небольшую проволочную клетку с рыже-белым катахрестом внутри. На взгляд не слишком-то разбиравшегося в подобных зверушках Шелка, катахрест мало чем отличался от обычного котенка.
– Краденый, патера, – хрипло зашептал торговец, подавшись вперед, склонившись к самому уху Шелка. – Краденый, не то разве я смог бы продать его, пусть даже тебе, всего за…
Облизнув губы, он окинул быстрым, беспокойным взглядом линялые черные ризы Шелка и вновь поднял глаза.
– Всего за каких-то шесть карточек! Он разговаривает. Разговаривает, порой ходит на задних лапках, а передними еду тянет в пасть… точь-в-точь настоящий ребенок, вот увидишь!
При виде трогательных, нежно-голубых глаз зверька (на солнце продолговатые темные зрачки вмиг сузились) Шелк едва не поверил всем этим речам.
Торговец опробовал пальцем острие устрашающе длинного ножа.
– Помнишь эту штуковину, Клещ, а? Ну так давай, говори, коли велено, да гляди не вздумай удрать, когда из клетки выпущу!
Шелк отрицательно покачал головой, однако торговец то ли ничего не заметил, то ли сделал вид, будто не замечает его жеста.
– Скажи: «Купи меня». Поговори с его преподобием, достопочтенным авгуром, Клещ. Скажи: «Купи меня»! – велел он, кольнув злосчастного крохотного катахреста острием ножа. – Ну? «Купи меня», слышишь? «Купи меня»! Повтори, живо!
– Брось, – устало вздохнув, вмешался Шелк. – Я не намерен его покупать.
– Так ведь жертва-то выйдет – первый класс! Лучше не сыщешь, патера, и все по закону! Сколько там я за него запрашивал? Семь карточек, верно? Ладно, вот что: до шести сбавлю, но только сегодня. Всего шесть карточек. Поскольку слыхал о тебе немало хорошего, да и впредь ты, надеюсь, меня не забудешь.
Однако Шелк вновь отрицательно покачал головой.
– Я ж говорил, что Клещ краденый, да? Так вот, патера, на этом-то я стянувшего его парня за глотку и прихватил. Сказал, что лягвам на него накачу и все такое… не то за Клеща вдвое больше пришлось бы выложить.
– Вздор, вздор. Не важно, – отмахнулся Шелк.
– Вот по такому случаю – ладно, чего уж там, грабь теперь ты меня. Пять карточек, патера. Хочешь… да говори ж ты, плут мелкий, – ишь, кочевряжится! Хочешь, обойди хоть весь рынок, и если найдешь второго такого же замечательного катахреста дешевле, меня туда отведи, и я уравняю цену! Пять карточек, а? За пять карточек тебе даже вдвое худшего товара никто не предложит, словом ручаюсь, а я – человек слова, кого угодно спроси! Согласен?
– Нет, сын мой.
– Мне, патера, просто деньги сейчас срочно требуются. Пожалуй, не следовало бы в том признаваться, однако… Любому торговцу живностью надо на что-то ее закупать, понимаешь? – забормотал торговец, на сей раз вовсе понизив голос до еле слышного шепота. – Я все гельтухи вложил в парочку верняков – в ледышки, понимаешь, патера? Вложил, а сбагрить вовремя не успел: стухли верняки-то у меня на руках. Вот потому и говорю: пять карточек, причем одну из них я в долг поверить готов. Как оно, а, патера? Четыре сейчас,