Генерал-фельдмаршал Кейтель, стоявший едва ли не вплотную с Гитлером, увидел только вспышку, а потом все куда-то провалилось. На какое-то время он перестал существовать, а когда открыл глаза, увидел, что помещение наполнилось черным едким дымом. Он ничего не слышал, от боли раскалывалась голова, только осознавал, что получил серьезную контузию, но руки и ноги оставались целы. Прошло какое-то время, прежде чем Кейтель начал различать звуки, а потом пространство разом наполнилось стонами и криками. Через плотный горький дым просматривались тела, лежавшие на полу. Прямо перед собой он увидел раненого генерал-полковника авиации Гюнтера Кортена, судя по залитому кровью френчу, ранение у него было серьезным. Глухо постанывая, генерал некоторое время пребывал в сознании, а потом смежил веки и затих.
С другой стороны в метре от себя генерал-фельдмаршал увидел залитого кровью полковника Хайнца Брандта[98], пытавшегося выползти из огненного ада. Получалось скверно – его оторванная нога, державшаяся лишь на сухожилиях, препятствовала передвижению. Рядом с ним лежало бездыханное тело стенографиста Генриха Бергера, которого он узнал лишь по гражданской одежде (на совещании он был единственный гражданский).
Мозг пронзил ужас от происходящего. Случилось нечто страшное, чего невозможно было даже представить: в Верховной ставке главнокомандующего произошла диверсия! Есть погибшие, множество раненых. Возможно, что и фюрера уже нет в живых.
– Фюрер, вы где?! – истошно выкрикнул Кейтель и услышал слабый голос Гитлера, который, казалось, раздавался откуда-то из преисподней:
– Я здесь, Кейтель…
Повернувшись, Вильгельм Кейтель увидел лежащего на боку рейхсканцлера. Его отяжелевшее лицо было испачкано черной сажей, мундир разорван в клочья и усыпан мелом, голова обнажена, а волосы опалены и взлохмачены, разорванная фуражка валялась в нескольких метрах. Зрелище было ужасным.
Слегка пошатываясь, генерал-фельдмаршал подошел к Гитлеру и попытался его поднять:
– Мой фюрер, вы не ранены? Крови не вижу, вы целы… Давайте я вам помогу подняться.
– Кто вы?
– Мой фюрер, я – генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель.
– Я вас не узнал, вы скверно выглядите. – Опираясь на руки Кейтеля, рейхсканцлер поднялся. – Что это было? – хрипло выдавил он из себя.
– Очевидно, на вас было покушение, – ответил Кейтель. – Но, главное, вы живы!
Поддерживая друг друга, они вышли из зала совещаний, наполненного клубами дыма, и направились в сторону блиндажа Гитлера. В дверях столкнулись с личным адъютантом Гитлера, штурмбаннфюрером СС Отто Гюнше, выглядевшим крайне взволнованным. Подхватив Гитлера под руку с другой стороны, он громко воскликнул:
– Слава богу, мой фюрер, вы живы!
– Что это было? Что? – задыхаясь, спрашивал Гитлер. Почти лишенный голоса, он лишь хрипел, трудно было разобрать, что он говорит.
– Мой фюрер, мы сейчас отведем вас в блиндаж. Вам требуется отдых, – произнес Кейтель, продолжая поддерживать его.
Солнце зашло за белесые облака, и все обширное пространство под маскировочной сетью разом потемнело, стало сумрачным, будто сочувствуя происходящему.
Отто Гюнше и Вильгельм Кейтель отвели Гитлера в бункер. Уже в столовой блиндажа, расположившись в удобном кресле, Гитлер продолжал хрипеть:
– Что это было?.. Что?..
– Скорее всего, бомба, – высказал свое предположение Гюнше. – Мой фюрер, на вас покушались. Взрыв был сильным, и просто чудо, что вы остались целы.
Через окно столовой Отто Гюнше видел, что произошедший взрыв был невероятной мощности. Крыша деревянного строения была проломлена; повсюду валялись куски штукатурки, битые стекла. На улице рваным хламом раскиданы картины немецких художников, составлявшие гордость коллекции фюрера; мебель, выполненная по индивидуальному заказу, валялась у строения, дорожки блестящим ковром устилали разбитые стекла и раскрашенные кусочки фарфора, гобелены, каких-то несколько минут назад являвшиеся произведениями мирового искусства, лохмотьями висели на расколоченной мебели.
На заседании по протоколу присутствовали двадцать четыре человека, большая часть из них сгрудилась у большого стола, под которым, по всей видимости, была установлена бомба.
Участники совещания понемногу приходили в себя, вставали с покореженного пола и с обреченным видом направлялись к выходу.
При колоссальной мощности взрыва все живое просто обязано было превратиться в кровавую кашу. Но, к удивлению всех присутствовавших, из бункера продолжали выходить люди: кто-то самостоятельно, кого-то поддерживали с обеих сторон; многим требовалась срочная медицинская помощь. На носилках двое солдат из охраны фюрера выносили генерал-полковника авиации Гюнтера Кортена. Ему досталось больше остальных: через разорванный мундир просматривалась кровоточащая грудь, штанины разорваны, обнажая почерневшие обожженные ноги, волосы опалены, а на щеках резаные раны. Рядом с носилками шел взволнованный капитан медицинской службы и без конца предупреждал:
– Только осторожнее! Только осторожнее… В операционную!
Недалеко от входа на густой траве лежали носилки, на которых покоилось неподвижное тело, укрытое с головой куском обожженного белого сукна, в котором Отто Гюнше признал скатерть. Под импровизированным саваном торчала оголенная рука с красными пятнами, на которой держались остатки рукава. Это был тридцативосьмилетний стенографист Бергер, который после этого совещания собирался отправиться в краткосрочный отпуск. Кажется, у одного из троих его детей намечался день ангела, и он хотел провести его в кругу семьи.
К деревянному бараку, который какой-то час назад назывался залом для совещаний, продолжали прибывать люди, оказывали помощь раненым.
Фюрер получил контузию и еще до конца не пришел в себя.
– Бомба… Покушение…. Как же так?.. Не может этого быть!
– Может, мой фюрер, – убежденно заверял генерал-фельдмаршал Кейтель, получивший серьезную контузию. – У вас много врагов!
– И все-таки я жив! – прохрипел рейхсканцлер. – Это такое счастье! Ведь все могло быть по-другому. Я жив! Это рука провидения! Она опять уберегла меня от смерти! – На лице Адольфа Гитлера застыла блаженная улыбка. В порыве радости он принялся благодарно пожимать руки Кейтелю и Гюнше, повторяя: – Какое счастье!
– Мой фюрер, для нас всех это большое счастье, – проговорил Гюнше. – В тот самый момент, когда прозвучал взрыв, ангел накрыл вас своим крылом.
Дверь широко распахнулась, и в комнату ворвался второй доктор фюрера Ганс Карл Хассельбах[99], служивший сначала сопровождающим врачом в штабе фюрера, а с началом операции «Барбаросса» был переведен в Восточную Пруссию, в ставку Гитлера «Вольфшанце», в качестве постоянного врача. Следом за ним торопился рейхсминистр по делам партии Мартин Борман, личный врач фюрера Теодор Морелль[100] и камердинер Адольфа Гитлера, оберштурмбаннфюрер[101] СС Хайнц Линге[102].
– Мой фюрер, у вас на щеках кровь. Вы не ранены? – взволнованно воскликнул доктор Хассельбах. – Давайте я вас осмотрю, – мягко притронулся он подушечками пальцев к шее Гитлера. – Здесь не больно?
– Нет, но у меня болит голова, и все еще тошнит.
– Понятно… У вас контузия.
– Боже, мой фюрер, слава богу, что все обошлось. Могло быть гораздо хуже.
– Неужели заложили бомбу, но когда? – не переставал удивляться фюрер. – Как это вообще могло