Покрутившись по району на предмет хвоста, доехал до мастерской. Зашёл — работа кипит, шумно — жуть. Отец что-то объясняет новенькому, незнакомому мужичку лет под шестьдесят, Борисыч стоит на распиловке, а Шухер сбивает очередное изделие.
Зарплата у всех сдельная, поэтому люди стараются, не рассиживаясь попусту. Загадывать не хочу, но если так и дальше пойдёт, через годик-другой масштабы вырастут на порядок, а то и не один, главное без оглядки не лезть.
Дождавшись когда Шухер закончит с досками, помахал ему рукой, и показывая на дверь, позвал на улицу.
— Ну как там? — с ходу спросил он, пряча рукавицы в карман.
— Нормально, думаю только как отцу объяснить что вас охранять будут?
— А если парней к делу приобщить? Типа на работу устраиваются?
Идея не самая лучшая, но другой у нас не было, поэтому так и порешили.
— Тогда встретишь их, я отцу скажу что будут новенькие, а ты покажешь им всё, объяснишь. Только не грузи сильно, а то заработаются, проспят «вспышку».
— Понял, сделаю как надо. — улыбаясь, Шухер шутливо приложил руку к шапке.
Глава 18
Поболтав с Шухером ещё несколько минут, я дождался отца, предупредив про афганцев.
— Умеют чего? — спросил он, подразумевая навыки по столярке.
— Думаю нет, но дело нехитрое, сам знаешь…
— Ладно, тогда на обивку пока, а там видно будет!
Самое простое что есть в мастерской, это работа с тканью, с этого начинают почти все новички, за редким исключением. Занятие несложное, платят за него хорошо, но почему-то все стремятся побыстрее перейти на что-нибудь другое. Пилить доски, шлифовать, да всё что угодно, только бы с тканью не работать.
— Понял, спасибо пап. — поблагодарил я отца, на что он махнул рукой, добавляя,
— Ты бы ещё людей поискал, зашиваемся, сам видишь, чуть не круглосуточно приходится работать…
Проблема острая, но скоро она исчезнет сама собой. Заводы и сейчас-то еле дышат, а ещё год, может два, и основная их часть просто встанет. Нет, не «насмерть», ещё потрепыхаются, но толку от этих потугов будет не много. Взять тот же завод тракторных прицепов, продукция которого ещё совсем недавно расходилась по союзу огромными объемами. Перестройка набирает темп, спрос падает, и вскоре прицепы никто брать не станет, отчего завод перейдет на производство мотоплугов для огородников. Масштабы, понятно, несопоставимы, и за следующие пару лет несколько десятков тысяч горожан останутся без работы. Встанет завод, встанут предприятия из его «обслуги»: Швейная фабрика — основная продукция которой спецовки да перчатки, многочисленные ПОГАТы, которым больше нечего будет возить, мясотоварные фермы перейдут на хозрасчёт и разорятся, куча столовых и пищекомбинатов останутся без работы. Электрики сократят штат из-за отключения мощностей и ещё многие из тех кто «завязан» на этом заводе, пойдут «по миру». Но это случится не сейчас, поэтому пока набрать людей в столярку достаточно сложно. Может делай мы мебель, было бы получше, — мебельщик звучит приятней чем гробовщик, но мебель и так оказалась невыгодной, а с ростом инфляции и падением покупательской способности будет совсем худо.
— Поищу, может в институте кто подпишется, или со двора… — ответил я, но отец уже не слышал, хлопнув меня по плечу, он развернулся, и торопливо направился к своему рабочему месту.
Мне же предстояло решить как быть дальше, потому что после недавнего инцидента, схема с подстраховкой несколько потеряла свою актуальность, а извечный вопрос: что делать — заставлял напрягать извилины.
А что если в лоб пойти, без всяких экивоков? Собрать афганцев, и к Патрину. С обеда и до вечера он обычно в «Москве» тусуется, там его и прихватить. Или лучше по пути где-нибудь встретить?
Пока думал, закипятил чайник, и сыпанув целую ложку растворимого кофе, залил кипятком. Будь у меня нормальная команда, я бы даже не задумывался, нашёл бы Патрина, и вытряхнул из него всё что он знает. Но с афганцами сложно, одно дело поработать телохранителями за сотку баксов, и совсем другое устроить налёт среди бела дня. Тем более о внезапности можно забыть, наверняка Патрин охраной обложился по самое «не хочу».
Ресторан отпадает, людно слишком, поэтому остаётся либо по дороге, либо дома. Задумавшись, не заметил как подошёл Шухер.
— Чаевничаешь? — спросил он.
— Скорее кофейничаю. — кивнул я, покосившись на нетронутый и уже остывший кофе.
— Надумал чего?
— Да так, размышляю пока.
— И как? Успешно? — потрогав рукой чайник, Шухер плеснул воды в кружку.
— Не знаю. Сложно всё, противоречиво. Не пойму никак, где свои, а где чужие.
— А ты не заморачивайся, жизнь вообще штука странная, частенько и не разберёшь: говно-человек, или хороший парень. У нас в Афгане случай был, с прапором одним. Интересно?
— Конечно. — кивнул я, хотя историю эту наизусть знал. Шухер частенько рассказывал, особенно когда свежие уши находил.
— Представь: горы. Не те, что на открытках, а лысые, как череп после фугаса. Камни режут сапоги, воздух — раскалённая проволока в лёгких. Сорок градусов в тени, а тени нет. Мы трое: я, мой «дружок» Витька, и прапор — сука в погонах.
— В общем иду я, на спине тяжеленная рация по рёбрам бьёт, в руках автомат, на поясе гранаты. Тропа — полметра, не больше. Слева — скала, справа — пропасть. Идёшь, и в неё словно тянет. Прапор сзади прет, как цепной пёс: «Не отставай, сопляк!», «Рацию придержи!». А я иду и думаю: сорвись он — не шевельнусь. Так-то я всё понимаю, армия мужиков из нас делает, соплей не любит, но прапор этот, зверь сущий. Мало того что бухает не просыхая, так ещё и постоянно придирается по мелочам, докапывается до всех, а меня так и вовсе невзлюбил. Чуть что, то на губу посадит, то в наряд, а то и вовсе по морде съездит. Противный, такой, въедливый, глядит так, словно ты ему должен.
Шёл так, шёл, и сам не понял как нога соскользнула — будто чёрт дёрнул. И только птицей себя почувствовал, вдруг — рывок. Прапор ухватил