— Это было ожидаемо, Ваше Высочество. Пожалуйста, мы вас не торопим, — кивнул Черногвардейцев и, следом потеряв всякий интерес к принцу, уставился в окно. Его лицо оставалось неподвижным, как у статуи, а в глазах отражался свет серого неба за стеклом.
Романов ещё с полминуты продолжал изучать документы, прежде чем наконец поднялся с места и не спеша направился к выходу.
Оставшиеся в помещении люди задумались каждый о своём, когда тишину нарушил княжич Меншиков:
— Скажи, Самаэль, ты намеренно загоняешь Алексея перед нами в долги? Это твоя тактика? Но для чего? Я не пойму.
— Долги? — с неподдельным удивлением переспросил одержимый, нахмурившись. — Ты, Олег, видимо, плохо документ читал. Там всё с вашей стороны исключительно на добровольной основе. Хоть и без возможности отказаться после данного согласия.
— А как же долг чести, за то, что мы спасаем его душу? — слегка наклонив голову, уточнил Меншиков-младший.
В голосе княжича не чувствовалось напора, это был скорее исследовательский интерес и желание понять.
— Он будет оплачен тем, что в вашем кругу, господа, появится сильный и, возможно, лояльный союзник, вместо злого и плохого меня. Если, конечно, вы не посмеете использовать против него такие дешевые и жалкие манипуляции как сейчас, — под конец своей фразы опасно сверкнул взглядом Черногвардейцев. — Ещё вопросы?
Ответа не последовало. И после короткой паузы Олег Андреевич едва заметно качнул головой:
— Не имею.
Именно в этот момент двери в кабинет распахнулись, впуская обратно Глеба Владимировича.
— Условия приемлемые, — на ходу бросил цесаревич и, уверенно прошагав через центр кабинета, занял своё кресло.
Глава 17
Если не привык регулярно плавать, то какой бы ты ни был выносливый в обычной жизни, вода достаточно быстро заберёт большую часть твоих сил. Невозможно передать словами, насколько изнуряющим становится даже самый, казалось бы, размеренный заплыв, если у тебя нет опыта долгих дистанций. В какой-то момент ты перестаёшь думать о цели, направлении или результате, и всё внимание уходит только на то, чтобы просто не пойти ко дну.
Да, я, наверное, далеко не лучший пловец… Быть может, будь я «воднюком», как я любил называть с детства одарённых водной стихией, то дался бы мне этот заплыв кратно легче, но увы. Вместо этого — бесконечная морская гладь, никакого берега, насколько простирался взор, и только я, беспомощный, но настойчивый в своей решимости плыть неизвестно куда и неизвестно зачем.
Как ни странно, держаться на воде, переворачиваясь на спину, выходило у меня куда лучше. В этой позе я словно сливался с поверхностью, давая организму шанс хоть как-то восстановиться. Собственно, этим и спасался: грёб, уставал, отдыхал, опять грёб. Такой монотонный, выматывающий ритм был моим единственным здесь занятием.
Сколько это продолжалось? Не могу сказать. Через пару дней мой мозг уже перестал нормально воспринимать окружающую «реальность». Пространство расплывалось перед глазами, ощущение хода времени исчезло, а тело словно стало чужим — оно просто функционировало без моего участия. Я перестал следить за обстановкой вокруг, считать проходящие сутки, отслеживать силу волн. Всё происходило как будто бы во сне. Причём, я изначально и стремился к этому состоянию — хотел просто забыться, чтобы даже не помышлять о пути назад.
Хотя… «назад» — это куда? Сейчас куда ни глянь — везде чистый горизонт, тускло отсвечивающий под светом небесного светила. Ни захудалого скального островка, ни паруса корабля, ни крика птиц или всплеска плавников. Только тихие переливы воды и безразличное небо над головой.
Ориентироваться, к слову, пытался по солнцу — утром плыть от него, вечером к нему. Ну а в обед… в обед как получится. Порой, когда оно было в зените, я останавливался, чтобы просто зависнуть на одном месте и позволить телу покачиваться на морских волнах. Это было и отдыхом, и чем-то вроде медитации в попытках отвлечь мозг от проблемы истощения.
Привыкший к избытку питьевой воды и даже относительно регулярным приёмам пищи, первый голод я встретил с трудом. Но ещё сложнее было терпеть жажду, когда вокруг, в прямом смысле, находилось целое море воды, пить которую нельзя.
Хорошо понимая на что иду, решаясь на такой заплыв, я с самого начала усилиями воли себе внушал, что в этом мире можно спокойно обходиться без удовлетворения физиологических потребностей. И в самом деле, ведь в первые недели появления здесь я уже сталкивался с чем-то подобным. Словно бы сам воздух, сама среда этого странного подпространства магическим образом поддерживали моё существование. Снова активировать это ощущение по прошествии пары лет стало для меня непростой задачей. Я сосредотачивался, убеждал себя, с упорной настойчивостью игнорировал сигналы тела… И каким-то чудом, это в какой-то момент сработало — от голода и жажды я в конечном итоге всё же избавился.
Даже мышцы, казалось, стали постепенно привыкать, да и сноровка через какое-то время ощутимо возросла. Словно организм переключился на особый режим выживания. Я начал инстинктивно находить правильный ритм, ловить дыхание, предугадывать движение волн. Порой, в короткие промежутки, мне даже удавалось получать от этого процесса удовольствие — странное, извращённое, но тем не менее. Почти как у бегунов, уходящих в запредельную для себя дистанцию, когда умом понимаешь, что всё тело болит, но боли этой ты уже не ощущаешь. Только вот у моего марафона окончания не было. Ни финишной ленты, ни даже миража спасения — суши даже не предвиделось.
Далекие облака так и оставались вдали, словно нарисованные — будто насмехаясь над моими потугами, не приближались ни на шаг. Я плыл и сутками болтался в воде, настойчиво вцепившись в свою единственную и ничтожную надежду, что совсем скоро, за очередной волной вдали появится хоть какой-то намёк на берег. Или хотя бы знак, что всё это — не бесконечное наказание за мои грехи обеих жизней, а лишь тяжкое испытание, у которого обязан быть конец. Но окружающая картина, увы, от моих мыслей о ней меняться не собиралась.
В какой-то момент, трудно даже сказать в какой именно, потому что мозг в сложившейся ситуации стал работать совсем иначе, я просто перевернулся на спину и с облегчением на душе отдался чужой стихии. В плане, что окончательно отказался от идеи слепо грести неизвестно куда и, наконец-то полностью расслабившись, доверился океану.