— Кажется… кажется, что-то такое слышал. Но это-то тут причём? Товарищ лейтенант, меня начинают раздражать все эти ваши лирические отступления.
— Так вот он стоит, — кивнул на меня Таран, сделав вид, что не слышал язвительных слов Ковалёва. — Тот самый боец. За первые полгода службы Селихов умудрился заработать столько наград, сколько иной солдат и за весь срок службы не заработает.
Ковалёв ничего не ответил. Он только смотрел на Тарана, а на лице его играли желваки.
— Селихов — тот самый боец, кто спас старшего сержанта Нарыва из-под вражеского огня. Кто рисковал жизнью, смело уходя в плен к бандитам, чтобы те отпустили его товарищей. А после, — он сдержанно хохотнул, — оставил поисковой группе собственные портянки как маячки, по которым мы душманов и перехватили. И это не всё, чем он успел отличиться за свой неполный год службы. И я вас уверяю — на Шамабаде много таких, кто подвиг в бою совершил.
— Я всё равно вас не понимаю, — покачал головой Ковалёв.
— А я вам объясню, Тимофей. Объясню вот что: парни в бою жизнью рисковали. Многим приходилось жизни отбирать по долгу службы. А вы к ним лезете со своим уставом. Понимаете, кем вы выглядите в их глазах? Не понимаете? Спросите их — вам ответят. Причём предельно честно ответят. И кажется мне, ответ вам очень не понравится.
Ковалёв не спросил. Только глянул на нас с Мартыновым. В этот раз взгляд его стал более внимательным и каким-то опасливым.
— Потому мой вам совет, — продолжал Таран, — поменяйте своё отношение. Коллектив у нас дружный, понимающий. Крепкий. Вам ваш промах простят.
— Я не вижу в моих действиях никаких промахов, — покачал головой упрямый Ковалёв.
— Очень плохо, — Таран вздохнул. — Ну… Как я уже сказал, сами всё увидите. И Саша верно подметил: лучше, чтобы увидели вы поскорее. Товарищи бойцы, свободны. Товарищ лейтенант, вы останьтесь. Обсудим кое-что в личной беседе.
* * *
Арсеньев взял со стола начальника отряда Давыдова рюмку коньяка.
— Не чокаясь, — бросил полковник, начальник пятого отдела КГБ Виктор Арсеньев.
Когда выпил, он даже не поморщился, только утёр губы.
Майор Юрий Леонов из второго отдела напротив искривился. Занюхал коньяк рукавом кителя.
— Значит, — Давыдов поставил пустую рюмку на стол под большую карту афганской границы, лежавшую под стеклом, — значит, пока неизвестно, кто за всем стоит.
Леонов покачал головой.
— Нет, товарищ подполковник. Неизвестно, — сказал майор КГБ. — Стреляли из нагана. Пули советские. Свидетелей почти нет. Экипаж БТР получил серьёзные ранения после взрыва. Контузии.
— Их подорвали миной, — бросил Арсеньев.
В кабинете воцарилась тишина. Давыдов подался вперёд, опёрся локтями о стол. Задумчиво засопел.
Арсеньев закурил. По кабинету потянулся запах табачного дыма. Он смешался с другим — пыли и лёгким ароматом коньяка.
— Засаду устроили в нашем глубоком тылу, — нарушил тишину майор. — Очень может быть, что это были местные дезертиры.
— Но работали они явно не самостоятельно, — сказал Давыдов. — Знали, куда и когда бить.
— Один из конвоиров… — продолжил, помедлив, майор. — Среди конвойных был предатель.
— Особый отдел уже работает с личным составом, — устало вздохнул Давыдов.
Потом он замолчал и сжал губы.
— Война. Может произойти что угодно.
— Наша недоработка, — сказал майор-контрразведчик.
— Её уже не поправить, — строго посмотрел на него Арсеньев. — Но мы можем избежать других. Сейчас — наша главная задача понять, кто за всем этим стоит. Потом — пресечь все их дальнейшие действия.
— Майор Искандаров упоминал некоего Тарика Хана, — сказал Леонов. — Говорил, что он как-то связан с Абади. Однако никаких указаний нет. Да и информации на этого… Хана у нас тоже нет.
— Кто бы ни был организатором, — проговорил Арсеньев, — он явно хотел заткнуть Абади рот. Очень они не хотели, чтобы он заговорил. Ну, и своего добились. Такую нам неразбериху устроили, что весь мой отдел на ушах стоит.
— Многого сказать Абади не успел, — согласился майор Леонов, — а вот микрофильм…
— Микрофильм — да, — кивнул полковник. — Строго говоря, именно из-за этой маленькой плёночки мы и здесь, товарищ подполковник.
Давыдов, ожидавший, когда же разговор наконец перейдёт в конструктивное русло, кивнул. Однако он был немного удивлён тому, что речь пойдёт о микрофильме. Давыдов не понимал — каким боком здесь он и его пограничники?
Начальник отряда не выдал своего удивления.
— И что же вы хотели обсудить?
— Из отчётов следует, — продолжил Леонов, — что пакистанский шпион пытался спрятать микрофильм на пограничной заставе, но пограничникам удалось отыскать его. Какая это была застава? Напомните, пожалуйста.
— Четырнадцатая. Шамабад, — отрывисто проговорил Давыдов.
— Вот, — кивнул майор. — Посему я бы хотел поделиться с вами некоторыми мыслями относительно этого и того, как можно попытаться выяснить, кто стоит за убийством Абади. И более того — возможно, захватить заказчиков.
— Товарищ майор считает, что вблизи участка вашего пограничного отряда работает диверсионно-разведывательная группа, — пояснил полковник Арсеньев.
— Никаких следов пребывания какой-либо группы диверсантов замечено не было, — возразил Давыдов.
— Никаких, кроме убийства Абади, — сказал полковник Арсеньев. — А мы с вами знаем, что он не мог быть случайной целью. Враг что-то задумал. Это очевидно. И мы должны знать — что именно.
— И самое главное — знать, какой у нас враг, — поддакнул майор.
Давыдов нахмурился.
— Что-то не нравится мне, товарищи, к чему вы здесь клоните. Очень не нравится.
— И нам не нравится, — вздохнул полковник. — А что делать? Долг исполнять надо.
— И что вам нужно от меня? — холодновато спросил Давыдов.
Офицеры переглянулись. Полковник молча кивнул майору, и тогда Леонов выдал:
— А что, если капсула не покидала Шамабад?
— Как это, не покидала? — спросил Давыдов, и в его голосе прозвучало едва заметное удивление.
— А так это. Пустить дезинформацию через наших осведомителей на той стороне. Утечка, мол.
— И что тогда? — нахмурился начальник отряда, в общем-то догадываясь, к чему клонит майор КГБ.
И намерения его Давыдову очень не понравились.
— Не буду врать тебе, Валерий Дмитриевич, — вздохнул Арсеньев, — разведка уже пустила дезинформацию.
Давыдов сглотнул. Протянул:
— Та-а-ак. Значит, я правильно понимаю…
— Если всё