Абади глянул в узкие закрытые решеткой окошки, что разместились над головой оперативника. Сквозь них невозможно было ничего разглядеть — такой густой сегодняшним ранним утром стоял туман.
— Потому спрашиваю еще раз, — Дорофеев снова подался к Абади, — откуда у тебя микрофильм? Кто тебе его передал? Кто собирал всю эту информацию?
— Я уже все сказал, — наконец решился ответить Абади, — микрофильм…
Внезапно снаружи грохнуло. Раздался чудовищный взрыв. ЗИЛ ударил по тормозам. Машину затрясло. Тут же погас свет.
Все в кузове, кроме Абади, вскочили. Абади не мог. Он и сам сорвался бы с места, но был закован по рукам и ногам.
Абади сразу понял — что-то случилось с БТР, который в качестве охранения вел ЗИЛ за собой.
— А, сука! — раздался хриплый голос из-за перегородки кабины, с пассажирского места, — засада! К бою! К бо…
Протяжная очередь заставила капитана, командовавшего переправкой Абади, замолчать. Все, кто был в машине, опустились к полу, закрыли головы руками.
Абади понял — водителя и офицера, прямо в кабине, расстреляли в упор из автоматов.
— Значит, за вами пришли, — сказал КГБшник, поднимаясь и выхватив пистолет. — Я думал…
Он не договорил. Внезапно раздалась короткая очередь. Звуки выстрелов в закрытом кузове ударили по ушам Абади так, что шпион рухнул на лавку, закрыв голову руками. Когда он открыл глаза и глянул туда, где стреляли, увидел, как солдат-таджик, подстреливший своего товарища, направил ствол АК на КГБшника.
Оперативник выстрелил быстрее.
Солдат-предатель рухнул на лавку. Дорофеев подскочил к нему, отобрал автомат. Крикнул:
— Лежать, не двигаться!
Не успел он снова наставить пистолет на таджика, как двери кузова распахнулись. Внутрь хлынул серый, профильтрованный туманом свет. А потом грянул выстрел.
КГБшник упал замертво.
Абади увидел, как некто забирается в кузов.
Это был невысокий мужчина с маленьким, но вытянутым и скуластым лицом. Лицо оказалось смуглым, обветренным, как у пастуха. У мужчины были небольшие, бесчувственные, словно у ящерицы глаза, и слегка оттопыренные уши.
Одетый в выцветший кафтан-афганку, он залез в кузов, выпрямился. Глянул себе под ноги.
— П-помогите… — простонал таджик-предатель с едва уловимым акцентом.
Солдат лежал на лавке, зажимая рану на животе.
Убийца наградил его равнодушным взглядом. Наставил пистолет.
— Что ты?… Нет! Мне обещали, что меня…
Снова грянул выстрел. Солдат-предатель затих. Рука его бессильно свесилась вниз.
Неизвестный глянул и на второго солдата. Тот лежал на полу, истекая кровью, и глубоко дышал.
— П-падаль… — прошипел он зло, а потом плюнул в убийцу кровью.
Тот отвернулся, пальцем стер красное пятнышко со щеки, над самой бородой. А потом сиплым голосом сказал на пушту:
— Сдохни, собака.
И застрелил второго раненого. Затем направился к Абади.
— Я знал, что вы придете, — нервно усмехнулся Абади, машинально стараясь отползти подальше от убийцы, — но не думал, что так скоро.
— Тарик Хан просил тебе передать, — сказал убийца с глазами ящерицы, медленно направляя наган на пакистанского шпиона, — что ты будешь гореть в аду за свое предательство.
* * *
Я расколол очередное полено. Подобрал его половинку, установил на пенек и снова расколол. Собрал и кинул в кучу дрова.
До обеда работали мы почти в полном молчании. Большинство пограничников, что были на стрельбах сегодня утром, терпеливо ждали, что же будет дальше. Все видели — странный офицер, которого нам до сих пор не представили, перевелся к нам на заставу. И будет тут служить.
Робкие разговоры о произошедшем пошли только ближе к обеду, за рутинными заставскими делами.
— Замбоем будет, — пробурчал Уткин.
А потом легким движением расколол большой пень тяжелым колуном.
— Ох и не завидую я вам, — захохотал Синицын, собирая дрова, чтобы отнести их к дровянику, — новый замбой только объявился, а вы уже с ним поцапались.
— А ты че зубоскалишь? — недовольно буркнул ему Матузный, подкатывая Васе новый пенек, — мы, вообще-то, все на одной заставе живем. А этот мужик — вредный, как зараза. Тебе с ним тоже дело придется иметь.
— Так у меня дембель через две недели, — похвалился Синицын.
— Такой… — Вася Уткин размахнулся, опустил свой тяжелый колун и с треском разрубил и новый пенек, — такой и за две недели может доконать так, что хоть вешайся.
— И все равно он тут ну совсем неправ был, — сказал Матузный. — Мы ж не дурачились. Делом занимались. И тут на тебе! Мишени не те! Где офицер? Бегать пытался заставить. Тфу! Да кто он еще такой⁈ Скажи ж? Скажи, Саша, он не прав?
— Прав, не прав, — сказал я, разрубив очередное поленце и выпрямившись, утирая лоб, — а теперь мы все в одной лодке.
— Ну… Не все. — Снова пришел от дровяника Синицын и принялся собирать новые дрова, — кому-то отмучится придется две недели, а кому-то…
— И вопросы с новым замбоем нам так и так придется решать, — докончил я, не обратив внимания на слова Синицына.
— Саша! Саша Селихов! — услышал я голос Ары Авакяна, старшего сержанта, ходившего сегодня дежурным по заставе.
Я обернулся.
Ара пришел к бане в компании угрюмого Мартынова. Тот молчал и недовольно дулся, словно набрал в рот воды.
— Тебя начальник вызывает! На разговор вызывает! — позвал Ара своим звонким голосом. — На срочный!
Глава 25
— Товарищ лейтенант не представился, не предъявил нам документов и не сообщил нам о своих полномочиях, — сказал я Тарану суховато.
— Совершенно верно, — кивнул Мартынов.
Лицо старшего сержанта было строгим, брови нахмуренными. Он наградил новенького лейтенанта мимолетным, но суровым взглядом. Продолжил:
— С нашей стороны всё выглядело так: неизвестный нам офицер вмешивается в процесс проведения занятий. Срывает их. Что-то требует. Причём требует то, что напрочь противоречит вашим указаниям, товарищ старший лейтенант.
Таран, сидевший за своим рабочим столом, устало засопел. Опустил глаза и принялся медленно и задумчиво разминать пальцы. Его костяшки захрустели.
Как оказалось, мы угадали: новый офицер, звали которого, к слову, Тимофеем Викторовичем Ковалёвым, оказался нашим новым замом по бою.
Ковалёв сидел на стуле, закинув ногу на ногу и сложив руки на бёдрах. Лицо его, холодное, словно каменное, не выражало никаких эмоций. Вернее, не выражало