И, подчиняясь ее приказу, черные тени зашумели вокруг них, толкая вниз, подняли ветер.
Кикимора покосилась на бездну, из которой доносились вопли. Туда ей вообще не хотелось.
Дзашин приготовился защищать ее, и кикимора ласково оглядела его с ног до головы. Стройный, почти худой, но плечи сильные, расправленные, голова высоко поднята, длинные черные волосы, выпавшие из хвоста, с размаху бьют его по острой скуле, по щеке, и черные пряди будто перерезают его красивое лицо надвое.
Стоит он. Уверенный такой, сильный, собранный. Готовый защищать ее и разделивший с ней ее судьбу.
От нежного чувства защемило в груди. И кикимора сделала шаг вперед, взяла его за руку.
— Идзанами никогда не простит тебе того, что ты сделал, — шепнула она.
Он кивнул, внимательно глядя на разъярившуюся богиню.
— Она хотела бы, чтобы бог Идзанаги пошел за ней, но он ее бросил. Она не простит нам, — еще раз повторила кикимора.
— Тогда ничего другого больше не остается, — виновато сказал он. Обнял свою невозможную кикимору, снова прикоснулся губами к ее губам и шагнул вместе с ней в разверзшуюся бездну.
Каукегэн, помешкав с полсекунды, нырнул за ними следом. Тут хоть и кормят вкусно, а Мари-онна все ж таки хозяйка. А с ней не пропадешь, это Тотошка уже давно усвоил.
Глава 44
На закате дня у Южный ворот в Царство Желтых вод собралась вся честная компания. Омононуси с прекрасной Ёерогумо, их свита, штук пятьдесят прочих высокопоставленных ёкаев — жителей Камиямы, Ямауба, безликий Нопперо-Бо, с десятков семь оками, демон-висельник Кубирэ-они, которого Марионна встретила в самом начале своего пути, и бог весть еще знает кто. Не было только тэнгу: они готовились к обороне в своей крепости, напрочь пропахшей носками и тестостероном.
Все в ожидании заката занимались чем попало. Кто медитировал, кто на хризантемах гадал, дергая нежные лепесточки, кто просто так по кустам ошивался. С кустами тут было тяжко: в преддверии врат в царство мертвых было пусто и уныло. Одна деревянная красная арка на сухой безжизненной глине, и ничего вокруг, только с десяток колючек да трухлявые пеньки. Оно и неудивительно, все же тут проход в царство мертвых, а не в Диснейлэнд.
Ямауба нервничала больше прочих. Она сидела на трухлявом пенечке и щелкала соленые семечки сразу двумя ртами. Марионна угостила, и Ямауба пристрастилась. Она вообще по-своему привязалась к чужеземке. Вечно одинокая, как и сам японский народ, она вдруг поняла, что нашла верную подругу. Такую, с которой ничего страшно. И как же ее не хотелось теперь терять!
Время тянулось еле-еле. Стихийный походный лагерь разбился близ Южных ворот как-то сам по себе. Откуда-то потянуло костерком, потом — такояки из рыбы и жареной на железных листах гречневой собой. Боги высунулись из переносных святилищ и принялись тереться у костерка. Чпокнула первая банка с сакэ — так, чтобы снять напряжение.
Когда лучи заходящего солнца позолотили верхушку Камиямы, вдруг откуда ни возьмись раздалась нежная мелодия. Потом прямо из воздуха появилась бива. А за ней явила свой переменчивый лик прекрасная богиня воды, времени и всего, что течет.
По лагерю разлилось напряжение. Все жители Камиямы синхронно сделали полшажка назад.
— Враги заявились, — прошипела Ямауба, оглядывая прекрасную Бентэн, которая задумчиво бренчала на биве.
— Я не враг, — сказала Бентэн, услышав голос горной ведьмы. — А вовсе даже наоборот.
— Ага, как же, — недоверчиво сказала Ямауба и такую противную физиономию скривила, что Бентэн прикрыла глаза. И даже там, за прикрытыми веками, все равно видела неподражаемый лик горной ведьмы с двумя высунутыми языками и с выпученными глазами.
— Юбикури герман юсоцуитара хари сенбон номимасу, — сказала Бентэн. Слова древней клятвы верности были произнесены, и народ как-то сразу расслабился.
— Я буду ожидать суда богини-матери с вами, если он произойдет, — сказала Бентэн и как-то так просто, мимоходом уселась на пенек. Кивнула Омононуси, почесала за ушком чьего-то волка оками.
— Песенку споем? — спросила она, наигрывая знакомую каждому японскому богу мелодию. Это была мелодия песни о божестве, которое полюбило человеческую девушку. Божество было бессмертным и было вынуждено наблюдать, как стареет и умирает его возлюбленная. После ее смерти бог и сам умер от тоски.
— Давай повеселее что-то, а? — мрачно попросила Ямауба, отплевываясь от кожуры.
Бентэн ласково улыбнулась горной ведьме и заиграла что-то быстрое, плясовое, похожее на звонкий стук капель по весенним ярким листьям.
Хотэй, появившийся вслед за богиней Бентэн, радостно хлопнул в пухлые ладоши. За ним, держась чуть поодаль, явился Эбису, который в последний миг отрекся от семерых богов счастья. Эти ребята тоже проговорили слова древней клятвы и были приняты как свои. И пяти минут не прошло, как ему в одну руку вручили жареную на палочке рыбу, а в другую — стаканчик с сакэ. И несмотря на нервное ожидание, как-то душевно тут стало, легко.
Но солнце наконец закатилось. Пришло время событий.
Как только пропал алый диск за горизонтом, деревянная арка полыхнула глубоким черным цветом. Повеяло сладким запахом гнили и смерти, сухой холодный воздух коснулся лиц жителей Камиямы и богов счастья.
— У нее получилось! — радостно шепнула Ёрогумо, сжав ладонь своего супруга.
Омононуси кивнул, не веря своим глазам. Да и мало кто верил в то, что богиню подземного мира можно дозваться.
Из арки, высоко подняв головы и ни на кого не глядя, вышли Изума и Кагура. Они были в парадных алых кимоно, которые, впрочем, не скрывали некоторой степени разложения их тел. Аура смерти и тьмы расстелилась вслед за ними тяжелым удушающим одеялом.
Склонившись, помощницы богини устлали черным шелком мертвую глину, чтобы нога их госпожи не ступала по земле живых.
А потом явила лик она. Сама богиня Идзанами, которая не выносила всей своей душой верхний мир, явилась сюда, чтобы сдержать обещание, данное ей одной чужеземке, которая оказалась счастливее в любви, чем она сама.
«Ненавижу», — подумала Идзанами и сжала пальчики в кулачки.
Сейчас, при отсутствии солнечного света, она была прекрасна. Идеальная богиня. Великая, создавшая мир и заплатившая за это непомерную цену. Мертвая. Несчастная. Вечно страдающая.
Темно-сиреневое кимоно, искусно расшитое черными лотосами, разошлось на груди, являя всем огромную дыру, в которой таился гром. Такой же гром прятался в ее черных глазах.
И боги, и ёкаи склонились перед той, что была их создательницей, и почтительно замолчали.
— Тут, я вижу, не все, — тихо сказала Идзанами, оглядывая склоненных перед нею богов счастья. Потом прищелкнула пальцами. Всего лишь один щелчок — и самые