— Вот что делает с нами любовь. Женская судьба у всех одинакова, будь ты хоть обычная человеческая девчонка, будь ты хоть мать всех богов, — сказала Идзанами, снова укутывая свою дыру тканью, пряча ее ото всех.
Кикимора смахнула с уголка глаза слезинку, а потом дернула край своего кимоно.
Изума и Кагура подались еще ближе, чтобы ничего не упустить.
— Смотри, великая богиня-мать. Ты не одинока в своей тоске, — сказала кикимора, поднимая голову и убирая с плеч светлые косы, чтобы было лучше видно.
Пятно на ее груди было меньше. Оно затягивалось по краям, но все равно чернело так же ярко, как у богини.
— Только вот моя зарастает, — тихо сказала кикимора, — а твоя становится больше и однажды проглотит тебя. И не останется от богини-матери ничего. Только тоска.
Идзанами порывисто встала, в один миг оказалась перед кикиморой, тонкими пальцами коснулась черного пятна. Брови богини взметнулись вверх, красивое лицо исказилось, и перед кикиморой вдруг оказалось страшное чудовище, которого коснулся тлен. Шелковые волосы в сложной прическе? Нет, шипящие змеи. Глаза-звезды? Нет, глаза — раскаленные алые угли. Нежная молочная кожа? Нет, тлен и смерть.
Но миг — и все исчезло. Перед кикиморой, касаясь ее черной дыры в груди, снова стояла прекрасная богиня.
— Я помогу тебе, — сказала Идзанами, отступая и в одно мгновение оказываясь в своем святилище. Задернулись занавески, пряча от кикиморы выражение божественного лица. — Я не хотела помогать тебе, желая обманом оставить тебя тут навсегда. Но я отниму у Дзашина чужую силу и низвергну богов счастья. Я сделаю, как ты попросишь, сделаю все, что скажешь. Но и цена за мою помощь будет высока.
Кикимора вскинула голову.
— Ты отведаешь пищу из очага царства Желтых Вод вместе со мной и навсегда останешься тут. По своей воле. И никогда не вернешься в мир живых. Если же не решишься, то уйдешь прямо сейчас в мир живых, и я тебя не трону.
Изума и Кагура растворились в тени, и спустя мгновение перед кикиморой оказался стол, уставленный самыми изысканными яствами. Еда пахла изумительно, выглядела прекрасно, и кикимора, которой давно уже требовалась пища, вдохнула аппетитный аромат и прикрыла глаза. Остаться здесь? Доживать свой долгий век в тоске, рядом с богиней чужой страны, которая убивает сама себя своей печалью? Стоит ли?
У ног заскулил каукегэн. Кикимора заглянула в глаза духу мора.
— Уйдешь? — шепнула она ему.
Каукегэн мотнул лохматой головой. Дал клятву — значит, вместе до конца, куда бы не отправилась хозяйка. Верность своему сюзерену — не пустой звук даже для маленького и слабенького духа мора и неудач.
— Остаешься? — обрадовалась кикимора и почесала Тотошку за ухом. — Спасибо.
А потом, не давая себе больше ни одной секундочки, подхватила с блюда рисовый колобок с рыбной начинкой и отправила его себе в рот.
Японское кушанье растеклось во рту клейким рисом, свежим рыбным ароматом и едкой горечью под конец. И это блюдо, и все прочие — все было приправлено отменной, самой ядовитой тоской из всех существующих.
Глава 43. Жертва во имя любви
Колени ослабели, в голове зашумело. Стало холодно и как-то… пусто. Сердце полоснуло тоской, на миг стало так больно, что зеленые глаза наполнились слезами. Тихонько заскулил каукегэн, отзываясь на страдание своей госпожи.
— Добро пожаловать, — прошелестела за занавесями богиня Идзанами, и две ее прислужницы низко поклонились кикиморе, приветствуя новую жительницу страны Желтых Вод.
Склонились по углам жирные черные тени, даже неровные всполохи свечей изогнулись. И кикимора поняла, что это были не просто тени свечей, а множество мертвых душ, которые не смогли раствориться в небытии из-за жуткой тоски. И агония превратила их в слепки, жалкие остатки себя прежних, и кикимора вдруг отчетливо поняла, что это ждет и ее. Рано или поздно. Через век или пятьдесят: тут время не имеет значения. Она станет частью черных теней, она останется тут, и таков будет исход ее судьбы.
Кикимора широко распахнула глаза, прислушиваясь к тому, как неровно начало биться ее сердце. Черная дыра в груди потянула сладкой болью.
Момент был до невозможности трагический и торжественный, и закончился бы он так же торжественно и трагически, если бы не шум откуда-то сверху.
— Кто-то открыл Южные Врата, — сказала Кагура, прислужница богини.
Богиня Идзанами опустила голову. По маленькому плечу скользнула выбившаяся из красивой прически прядь. Воспоминание сжало сердце, кольнуло остро и так привычно… Давным-давно, еще до существования времен, любимый мужчина богини так же отпер врата в царство мертвых, чтобы забрать ее с собой, к свету и миру. Но не смог сдержать отвращения при виде ее изменившегося тела. Идзанами положила ладонь на грудь, где зияла выжженная тоской дыра. Уже сколько веков прошло! А болит все так же…
Хорошо, что не у нее одной. В чужой боли богиня подземного царства находила успокоение. Боль чужеземного ёкая была сладкой, так похожей на ее собственную. Смаковать чужие страдания было приятно — так на время забывалось о своих собственных. Вот и сейчас богиня приготовилась наблюдать, как разобьется еще одно сердце. Дзашин не заберет свою кикимору к свету, не вернет ее, не будет с ней рядом, когда той будет страшно и плохо. Он поступит с ней так же, как всегда поступают с женщинами мужчины. Предаст ее. Оставит одну. Отвернется, скривившись от отвращения.
Спустя мгновение распахнулись ворота подземного дворца, впуская нового гостя — бога войны Дзашина, который, спустившись в мир мертвых, наконец смог вспомнить, почему его сюда так сильно тянуло. Глаза, зеленые, как склоны горы Камияма, с золотыми искрами в них держали его в одном крошечном шажке от безумия. Невозможные, чуточку удивленные, сияющие глаза одной необыкновенной кикиморы.
С катаны бога войны капала на пол черная жижа — мертвая кровь обитателей царства Желтых Вод. Многих он некогда отправил сюда сам, и теперь жители страны мертвых желали отплатить Дзашину за смерть, наваливаясь на него толпой. Но что они могли против его сверкающей катаны?
Черные глаза Дзашина остановились на фигурке в светлом кимоно, на ее тонкой руке, замершей над столом с угощениями мертвого мира.
— Не ешь! — выдохнул бог войны, в один миг оказываясь рядом и перехватывая руку своей кикиморы. И по ее виноватому взгляду понял, что опоздал.
Тьма застила глаза. Катана блеснула острым.
— Опусти оружие, Дзашин, — насмешливо сказала Идзанами. — От него тут не будет никакого толка. Нельзя убить мертвое.
Густые тени, которые до этого спали по углам,