— Вы — редкий специалист, мистер Карлайл, — начал наш адвокат. — Расскажите, пожалуйста, всю тонкость диагноза мисс Райт.
— Диагноз ее сложен тем, что проявляется у всех по-разному, — начал я. — Но каждый случай требует деликатности…
— Какая особенность у мисс Райт?
— Она страдает спонтанными оборотами на фоне стресса. Оборот случается, когда моя пациентка засыпает.
— Насколько мне известно, вы стали ее последней надеждой?
— Не могу утверждать этого точно.
— Каков ваш прогресс? — будто не заметил моего ответа адвокат.
Лицемерие достигло апогея. И меня это достало.
— Я люблю мисс Райт, и в данный момент она является моей законной парой.
Адвоката перекосило — такого поворота мы не планировали.
— Вы считаете это прогрессом? — раскрыл он требовательно глаза, безмолвно требуя вернутся к плану.
— Мисс Райт начала спать, есть, ее показатели улучшились, депрессия не зафиксирована… Да — это определенно выздоровление.
И, хоть я и был серьезен, женская аудитория зала заулыбалась. Ну, в той части, которой была знакома подобная терапия. Судья же женщиной не был.
— Вы уверены, что это относится к делу? — сурово потребовал он.
— Я остаюсь ее врачом и гарантирую положительную динамику, — ответил ему с готовностью.
— Почему же тогда ваша пациентка оказалась под стенами дома мистера Сазерлэнда?
— Ну, исходя из того, что мы уже знаем, логично предположить, что Робин испытала стресс. А мистер Сазерлэнд являлся источником этого стресса. Ее отец — мистер Райт решил обязать дочь выйти замуж за мистера Сазерлэнда.
Адвокат хмурился, просчитывая варианты. А я смотрел на Рэндольфа, и он не отказывал мне в борьбе взглядов, раздувая ноздри и багровея все больше. По-моему, я удачно сместил акценты в этом деле. Не одну Робин теперь будут полоскать в прессе. Вся эта снобистская кампания по ее защите, конечно, выглядела более надежно, но ни черта не щадила ее чести, выставляя больной.
Сазерленд сузил глаза, криво усмехаясь:
— Это ложь!
— Это правда, — вдруг раздалось от дверей, и в зал суда прошел отец Робин.
Глава 18
Мистер Райт эффектно прошел в зал заседания в сопровождении еще одного мужчины с внушительной папкой, набитой бумагами. И, хоть рука отца Робин была в фиксаотре, а самого его я еще не видел в столь плачевном состоянии, надвигался на судью он решительно. Вскоре после короткого общения, последний объявил перерыв.
Но, не успел я спуститься в зал, Райт направился ко мне:
— На разговор, — кивнул он на выход.
Удивляться, что для разговора нам предоставили личный кабинет судьи, не пришлось. Спутник Райта удалился с судьей и папкой в другую комнату, и мы остались одни.
— Как Робин? — тяжело выдохнул сенатор, едва опустившись в кресло напротив.
— Я не знаю, как вам ответить, — поднял на него глаза.
— Она плохо себя чувствует? Нервничает? Ты же врач! — злился он.
— Я уже не ее врач, — спокойно парировал я.
Райт выпрямился, тяжело вздыхая:
— И… какие у тебя планы?
— Планы? — переспросил я.
— Насчет моей дочери.
— Она — моя женщина. Избранная. Я планирую быть ей опорой во всем. И быть рядом. Что бы вы ни думали…
Он снова медленно вздохнул, будто принимал самое тяжелое решение в своей жизни. Я аж заскучал, принимаясь осматривать кабинет.
— Я не выпущу тебя из Клоувенса.
— При чем тут это? — растерялся я, возвращая взгляд на сенатора.
— Если ты думаешь решить это громкое дело в свою пользу и улизнуть в свой Смиртон — я не позволю.
А вот тут у меня самого искры их глаз едва не посыпались.
— Мне сложно сейчас уследить за вашей логикой, но я надеюсь, что адвокат вам обрисовал серьезность проблемы вашей дочери? — заговорил я жестко. — Даже если вы везде ее поддержите, Рэндольф Сазерленд очернил ее на весь Клоувенс, представив опасной для общества! Даже если мои показания услышат, этого не изменить! Никто не будет сочувствовать ей! — Тут я не сдержал усмешки: — Уж даже если вы неспособны, что говорить о других?
Он принялся набирать новую порцию воздуха — также медленно и угрожающе, что я решил проскочить с финальным аккордом:
— Ей понадобится опекун. Тот, кто будет отвечать за нее каждый день. Вы понимаете всю серьезность?..
— Ты будешь ее опекуном, — перебил он меня решительно.
— Само собой, — не успел сбавить скорости я, продолжая на всем скаку: — Только вот ей теперь надо будет об этом сказать!
— А ты разве не сказал? — ехидно усмехнулся он, и тут до меня дошло, что последние несколько фраз не совпадают с его основным настроем.
— Нет, — обескураженно замер я. — Это серьезное решение.
— Чем оно серьезней твоего заявления о том, что Робин — твоя избранная?
— Это — отсутствие выбора. Я не хочу загонять ее в угол. — Уж не знаю, как он заставил меня диагностировать главную причину своей главной головной боли, но эта мысль изводила меня последнюю неделю.
Чтобы Робин могла продолжить нормальную жизнь, ей требовался опекун, с которым она будет проводить от десяти часов в сутки и который будет ответственен за нее — докладывать о состоянии и любых угрожающих ситуациях. Это унизительно.
И я должен сказать ей об этом. Но мне было тошно.
Райт некоторое время смотрел на меня, прежде чем продолжить:
— Ты понравился мне. С первого знакомства. — На мой скептический смешок, он только поднял ладонь, призывая придержать скепсис. — Ты меня не боишься. Но и глупым тебя не назвать. Ты преданный. Работе, слову, принципам… Думаю, будешь таким же преданным и мой дочери.
— Вы только что угрожали не пустить меня в Смиртон… — напомнил я.
— Я должен был проверить. Робин — моя единственная дочь. Я люблю ее. Очень. — Райт помрачнел. — Хоть и не всегда мне удается