Он однозначно собирался нанести мне очередной порез под правой подмышкой. Но я решил иначе, сместившись вправо, да ещё и подался навстречу. Его клинок пробил мою грудь насквозь, я схватил его руку и потянул на себя, насаживаясь на шпагу по самую гарду и лишая противника возможности освободить оружие. Взор застила красная пелена, ещё мгновение, и я лишусь чувств. Но будучи заточен на удар, в последнее мгновение я всё же сумел его нанести, вогнав отточенную сталь под подбородок Рыкова. Занавес…
В себя я пришёл от ощущения боли. И сильнее всего болело… Да ч-чёрт его знает. Везде. Так будет точнее. И ведь рана на груди самая тяжёлая, отдавалась лишь тупой и ноющей, в то время как многочисленные порезы доставляли широкую гамму неприятных ощущений.
Казалось бы, отличная задумка. Насадить себя на клинок Рыкова и, используя ещё не померкнувшее сознание, вогнать острие шпаги ему в мозг. Благополучно помереть и воскреснуть, будучи поднятым лекарем, как того и требует дуэльный кодекс. Если промахнусь, поединок в любом случае завершён, а я жив-здоров и готов посчитаться с ублюдком, многократно пытавшимся отправить меня на тот свет.
Но что-то пошло не так. Я жив. Меня корчит от боли. А значит, на неопределённое время буду прикован к постели. Что с моим противником, непонятно, и он точно не станет ожидать, пока я поднимусь на ноги. Стало быть, плюём на гордость и просимся на постой к князю Зарецкому. Уж в его-то усадьбе этот охотничий пёс старика Каменецкого до меня не доберётся.
— Никита Григорьевич, как вы себя чувствуете? — поинтересовался склонившийся надо мной лекарь.
— Бхы. Б-благ-гходарю, х-хреново, — превозмогая боль в груди, ответил я.
— Ну, тут уж ничего не поделать, придётся потерпеть. Жизнь ваша вне опасности, остальное отдаю в руки обычной медицины. Во всяком случае, вы живы в отличие от вашего визави.
— Ну, т-ты силё-ён, — уважительным тоном произнёс склонившийся надо мной Дмитрий.
— Мёртв? — с надеждой спросил я.
— Окончательно и бесповоротно. Вот удивил, так удивил. Не упомню, чтобы такой приём хоть кто-то проворачивал.
— Это не приём, а атака обречённого.
— Согласен, он так на тебя осерчал, что никак наиграться не мог… Погоди, так ты его намеренно… Вот т-ты жук.
— Никита Григорьевич, это вам.
Подошедший ко мне секундант Рябова протянул конверт, запечатанный восковой печатью с оттиском герба Каменецких. Вообще-то, мне сейчас хреново, и ещё не все повязки наложили, но я всё же не удержался.
«Итак, юноша, если вы это читаете, значит Рябов мёртв, а вы, соответственно, выжили. Не скажу, что меня это радует, ибо Афанасий был идеальным инструментом, который до недавних пор действовал безотказно. С вами он промахнулся уже в четвёртый раз. Полагаю, что тут дело далеко не только в сильном даре и вашей способности. Иначе, как волей Господа, я объяснить этого не могу. А кто я такой, чтобы противиться ему. Не знаю, пересекутся ли в грядущем наши с вами пути или интересы моего рода, но на день сегодняшний мне остаётся лишь пожелать вам всего хорошего».
Я поднял взгляд на секунданта, устало кивнул и позволил лекарю дальше обрабатывать мои раны. В смысле нанести мазь и забинтовать. Заражения не будет, и на большее можно даже не рассчитывать. Наложение швов это уже к целителю, задача университетского лекаря не позволить мне загнуться в манеже, далее он умывает руки.
— И куда тебя? — спросил Дима.
— Давай на квартиру в Замоскворечье. Я покажу где.
— А может, лучше к тестю?
— Не. Туда точно не следует. Если бы этот выжил, тогда был бы самый лучший вариант, а сейчас не хочу.
— Ну и кто за тобой присмотрит на той квартире?
— Со мной оруженосец, так что разберусь, не переживай.
Ну, не говорить же ему, что старику Зарецкому по моей милости грозит смертельный поединок с его давним соперником. Без понятия, будут ли в курсе тесть с тёщей или нет, но я-то знаю. Устраиваться в пансионе не хотелось от слова совсем. Начнутся ходоки, чтобы засвидетельствовать своё почтение да помочь перевязать раны. И ведь не от вредности характера докучать будут, а совсем даже наоборот, чтобы засвидетельствовать наличие у меня ран и, как следствие, отсутствие рунного лечения. А то как же, положено так.
Моя съёмная жилплощадь встретила нас приятной прохладой. Стены толстые, а потому здесь не бывает жарко даже в самую знойную пору. Дима помог доковылять до постели. А там уж шефство перехватил Ерёма, быстро избавивший меня от одежды и уложивший под одеяло.
— Сходи за целителем, — приказал я оруженосцу.
Тот лишь кивнул и скользнул на выход из спальни. Со мной-то он недавно, а в столице только второй день, но парень ушлый, разберётся, что к чему. Мне сейчас нужно наложить швы. Много швов. Так-то валяться и страдать я не собираюсь, но если активно использовать руны без швов, то можно и без шрамов остаться. Совсем уж пренебрегать условностями общества не следует. Так что придётся малость пострадать и постараться исцелиться с максимумом осторожности.
— Не думаю, что это хорошая идея, Никита. Потом разговоров не оберёшься. Всем будет до жути интересно, вылечился ли ты сам или использовал руны. В пансионе был бы на виду, в доме тестя слуги и вассалы разнесли бы то, что ты честно проходишь лечение. А так… Ты бы хоть гостей позвал, — словно прочитал мои мысли друг.
— Дима, тебе не кажется, что ты печёшься о моей репутации больше меня самого?
— Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Слышал такое? Не о тебе пекусь, а о себе. Я-то в тебе ничуть не сомневаюсь, но найдутся умники, — он повёл плечами.
— Найдутся, научим уму-разуму.
— Ну-ну, учитель. Только учти, что отныне всяк, кого ты вызовешь на дуэль, будет требовать себе поблажку в виде употребления зелий усиления быстроты и ловкости. Прецедент ты сам же и создал.
— Не думаю, что найдётся много желающих после того, как я упокоил учителя фехтования под этими самыми усиливающими зельями. Всё, хватит бухтеть. Лучше дай попить, что-то в горле пересохло.
Вскоре пришёл целитель и начал вдумчивую обработку моих ран. При этом всё качал головой, кивал и бормотал