А еще были вопросы безопасности. В первую очередь Марго. Я навел справки относительно Билла Гудвина. Осторожно, через Финнегана, через «тезку»-юриста. Информация была скудной и противоречивой. Да, был такой. Бывший заместитель шефа полиции Портленда. Лет десять назад гремел — раскрыл несколько громких дел, считался одним из лучших сыскарей города. При нем мафия, особенно в порту, поджала хвосты. Потом ушел в отставку. Внезапно. По слухам, не сошелся с командой нового мэра — везде интриги. После отставки занялся бизнесом. Оптовой торговлей. Вроде бы поначалу дела шли неплохо, но потом… прогорел. Подробностей никто не знал, но я решил их выяснить «явочным» порядком.
Адрес у меня был. Район не самый фешенебельный, но и не трущобы. Обычный жилой квартал с двухэтажными деревянными домами, где жили клерки, мелкие торговцы, ремесленники.
Нанял кэб, назвал адрес. Погода, как назло, ухудшилась. Дождь перешел в мокрый снег, который тут же таял, превращая тротуары в ледяную кашу. Ветер завывал в трубах. Зябко и неприятно. Если я так мерзну в портлендские минус три, то что со мной будет на Аляске зимой?
Когда кэб остановился у нужного дома, я сразу понял — что-то не так. Возле небольшого, но когда-то явно ухоженного дома с облупившейся зеленой краской толпился народ. Немного — человек десять-пятнадцать. И это была не праздная толпа зевак. Лица были серьезные, некоторые — откровенно злорадные. Над толпой возвышался голос — резкий, скрипучий, монотонный. Голос аукциониста.
Я расплатился с кэбменом, вышел, подошел ближе. Перед домом, прямо на мокром снегу, были выставлены вещи. Мебель — потертое кресло, пара стульев, комод с отбитой ручкой. Какие-то ящики, кухонная утварь, стопка книг, перевязанных бечевкой. Рядом стоял человек в строгом костюме, похожий на судебного пристава или управляющего, и что-то записывал в блокнот. Аукционист, маленький суетливый человечек в котелке, указывал на очередной лот — граммофон с большой трубой.
— … сорок долларов! Кто даст пятьдесят за этот великолепный образец инженерной мысли? Дамы и господа! Кому нужна музыка в вашем доме всего за пятьдесят долларов⁈
Я протиснулся сквозь толпу. И увидел их. На крыльце, съежившись от холода и унижения, стояла семья. Мужчина — лет пятидесяти пяти, высокий, когда-то явно крепкий, но сейчас сутулый, с осунувшимся лицом, покрытым серой щетиной. На нем было старое, потертое пальто, явно не по погоде. Рядом — женщина, его ровесница, с заплаканными глазами, кутавшаяся в шаль. Она прижимала к себе двух детей — девочку лет десяти и мальчика лет двенадцати, испуганных, растерянных, не понимающих, что происходит.
Мужчина поднял голову, и наши взгляды встретились. В его глазах — пустота. Полное, беспросветное отчаяние человека, потерявшего все. Я понял, что это Билл Гудвин. Бывший заместитель шефа полиции. А теперь — банкрот, которого вышвыривают на улицу вместе с семьей. Зимой.
Картина была жуткой. Трагедия маленького человека, раздавленного безжалостной машиной долгов и законов.
— Даю пятьдесят долларов! — громко сказал я, перекрывая голос аукциониста.
Все обернулись. Аукционист удивленно посмотрел на меня.
— Отлично, сэр!
— Я покупаю все, — сказал я еще громче, обводя взглядом толпу и жалкие пожитки Гудвина. — Все, что здесь выставлено. Оптом. Сколько?
Наступила тишина. Аукционист растерянно захлопал глазами. Пристав-управляющий подошел ко мне.
— Сэр, так не делается. Идет официальная распродажа имущества банкрота по решению суда…
— Сколько нужно, чтобы покрыть долги этого человека и прекратить распродажу? — перебил я его, глядя на Гудвина. Тот смотрел на меня с недоумением, не веря своим ушам. Его жена снова заплакала, но теперь, кажется, от облегчения.
Управляющий замялся, потом назвал сумму. Что-то около тысячи долларов. Плюс десять тысяч за дом. Судебный клерк даже имел какую-то официальную оценку от банка, но судя по всему, она была занижена.
— Я плачу, — сказал я, доставая чековую книжку. — Плюс ваши комиссионные. И еще пятьсот долларов сверху, чтобы вы прямо сейчас убрались отсюда вместе с этим… — я кивнул на аукциониста, — Крикуном.
Управляющий переглянулся с аукционистом. Глаза у обоих загорелись алчностью. Сумма была явно больше, чем они рассчитывали выручить с этой жалкой распродажи.
— Как скажете, сэр, — управляющий расплылся в подобострастной улыбке. — Оформим все бумаги немедленно.
Я выписал чек. Управляющий торопливо его проверил, кивнул аукционисту. Тот объявил, что торги прекращены. Толпа разочарованно загудела и начала расходиться. Кто-то бросал на меня любопытные взгляды, кто-то — завистливые.
Через десять минут перед домом остались только я и семья Гудвинов. Они стояли на крыльце, все еще не в силах поверить в случившееся.
— Занесите вещи обратно в дом, — сказал я Биллу. Голос прозвучал резче, чем я хотел. — Ваша добрая волшебница в моем лице прилетела вовремя. Идемте, поговорим.
* * *
Мы сидели в маленькой, холодной гостиной. Мебель, только что спасенная от молотка, стояла не на своих местах. Пахло сыростью и безнадегой. В доме было холодно, не топлено. Миссис Гудвин, все еще всхлипывая, пыталась разжечь огонь в камине сырыми дровами. Дети жались к ней. Билл сидел напротив меня на старом стуле, понурив голову. Он выглядел постаревшим лет на десять.
— Кто вы? — спросил он глухо, не поднимая глаз. — И зачем вы это сделали?
— Меня зовут Итон Уайт, — я протянул ему свою новую визитку.
— Предприниматель. Инвестиции и Консалтинг. — прочитал Гудвин — Это что за инвестиции? Скупка банкротного имущества? Зачем это вам?
— Сделал я это потому, что мне нужен человек с вашим опытом, мистер Гудвин.
Он поднял голову, в глазах мелькнуло удивление, смешанное с недоверием.
— С моим опытом? Каким? Опытом банкротства?
— С опытом заместителя шефа полиции Портленда, — уточнил я. — Я знаю, кто вы, Билл. Знал, когда ехал сюда.
Он вздрогнул, выпрямился. Взгляд стал жестче, внимательнее. В нем снова проснулся старый сыщик.
— Откуда?..
Я показал листок Мак-Кинли с фамилиями.
— Я был в прошлом шерифом Джексон Хоула в Вайоминге. Можно сказать, состоял в вашем «профсоюзе». Впрочем, сейчас это неважно… Важно то, что я готов предложить вам работу. И возможность вернуть все — и дом, и самоуважение, и даже стать богаче, чем вы когда-либо были.
Гудвин молчал, переваривая