А в это время Марьяна, велев Ратмиру с утра к поискам приступить, пешим отправилась к дому Голубы. Она так часто размышляла о том, как помощи просит, что дорогу нашла без труда. Как и много лет назад ведающая мать ожидала её на крыльце, только в этот раз на дворе ночь была, а в руках у Голубы фонарь.
— Входи! — велела она.
— Я свечу не взяла.
— А для того, чего ты явилась, она не нужна. Садись.
Тот же стол, та же шкатулка, лишь в доме больше нету уюта, темнота и мрак, да пахнет укропом.
— Ты поможешь моему сыну?
— Я не помогаю тем, кто мою дочку сгубил.
— Прости нас, не проклинай весь род из-за Изяслава. Если бы я могла, то покарала бы его. Но суда над ним не свершить, пропал он, сама знаешь, — во рту внезапно привкус железа почувствовала, и поняла, что от волнения губу прокусила.
— А кто говорит, что Изяслав виноват?
Марьяна ртом, словно рыба на безводье захлопала.
— Не понимаю… — еле выдавила она, растеряно. — Кто же тогда виноват?
— Ты же умная дева, княжна, ещё не допетрила?
Закрутились мысли, заметались, загудели, почто рой пчелиный.
— Не может быть…но зачем? — она подняла глаза на Голубу.
6. И УЖЕ НЕ ВЕРНЁШЬСЯ ДОМОЙ…
Изяслав знал, что дружинники посмеиваются над ним, и за глаза прозвище дали Изяслав Мякушка. Вот он и не выдержал подтруниваний Балды с Мышебором.
— Что, княжич, видит око, да зуб неймёт? — Балда подкрался к Изяславу со спины в его укрытии, откуда тот наблюдал за Зимой.
— Если ты долго телиться будешь, то дивчину непременно кто-то уведёт, — добавил здоровяк Мышебор, стоя позади Балды.
Все они были приблизительно одного возраста. И, как бы там ни было, были приятелями. В душе Изяслав немного завидовал силе Мышебора и решительности Балды, а у него окромя того, что он княжич, ничего не было, и даже внешность посредственная.
— Изя, да что же ты? Для любой девки, то, что ты князь ого-го каким аргументом станется. Сама к тебе на шею кинется, — убеждал Мышебор.
— Сам-то о своих-то чувствах к сестрице Изи предпочитаешь помалкивать, — заметил Балда.
— Нечета я княжне.
— Да я к тому, обрати она на тебя внимания, разве бы ты не рад был. Да любой бы обрадовался вниманию княжны, даже я, — от такого заявления нахмурился Мышебор, помрачнел. — Да не напрягайся ты так, мне вообще, подружка её Настасья, по душе будет. Я к другому веду, не понимаешь? О разнице положения. Изяслав, тебе только смелость проявить надо.
Изяслав вновь устремил взор на Зиму, что в тот миг прощалась с Настасьей, и сердце его затрепетало от волнения. Его пленяла красота Зимы: сияющая белоснежная кожа, ярко-зелёные глаза, обрамлённые густыми ресницами, придающими взгляду необыкновенную выразительность, волосы чёрные, как сама ночь, губы, столь насыщенны красным цветом, что казались почти сливовыми, стройная фигура с широкими бёдрами, обещающими с лёгкостью подарить жизнь многочисленным детям.
Подначиваемый друзьями, Изяслав таки решился. Оседлал Грома и вслед за Зимой отправился. А буквально сразу же Балду с Мышебором во дворе князь Ярослав отыскал:
— А ну, немедля за Изяславом езжайте, вертайте обратно. Не разрешаю я ему на деревенской девке жениться!
Балда с Мышебором озадачено переглянулись. Неужто перед отъездом Изяслав к князю зайти успел, сообщить о своём намерении?
— Или это вы два дурака его на такое подбили?!
Они отрицательно головой помотали. Совсем же о другом говорили, ни о какой свадебке речи не было. Оседлали коней по-быстрому и за княжичем поехали. И недалече от города на него наткнулись, там, где дорога на Липны вдоль реки тянется. Изяслав сидел на земле, прижимая к груди мёртвую Зиму и рыдал.
— Что случилось? — первым спрыгнул на землю Балда.
— Я не хотел, — поднял заплаканное лицо Изяслав. — Я признался ей в чувствах, а она отказала. Сначала я отступил, но потом вспомнил о решимости и настойчивости, развернул Грома и подхватил Зиму в седло. Думал, к матери её вместе ехать, глядишь, та смогла бы её убедить, что я неплохим мужем буду. Но она сказала, что никогда за меня не пойдёт, лучше умрёт, — он посмотрел на свои руки, измазанные кровью любимой: — Она вырываться стала, я не удержал её, и она…она упала.
Балда за голову схватился:
— Она же дочь ведающей, — испуганно выдохнул он, но не зря его князь ценил, соображал тот быстро. Подхватил Балда княжича под руки: — Изяслав, уезжай поскорее и никому не сказывай о том, что произошло.
— Куда уезжать? — пробормотал тот. — Я же Зиму убил.
С трудом, но удалось убедить княжича. Балда велел Зиму в реку сбросить, чтобы бурные воды отнесли тело куда подальше, а там вскоре и снег ляжет. Мышебор так и сделал. Да только тело в воду опустил, как холод деву в чувство привёл. Мышебор с Балдой едва не взвизгнули, как девицы, когда та, кого они считали мёртвой, вдруг ожила.
— Топи её! — крикнул Балда.
— Она же жива, — возразил Мышебор, удерживая девицу под водой.
— Именно! Она матери своей всё расскажет, что мы её утопить хотели, — отозвался Балда, помогая другу. — Представляешь, что она с нами сделает? Весь род изведёт!
— Откуда ты знаешь? — удивилась Марьяна.
— Дочь рассказала.
Марьяна чуть помолчала осмысливая.
— Это она моего сына мучает?
— О, нет.
— Но что за чертовщина в моём доме творится?
— Спроси у Чёрта, что в теле твоего сыночка спрятался. Того, что при жизни Балдой называли. А ты думала, откуда черти берутся?
— Помоги ему, прошу, — беззвучные слёзы по щекам покатились. — Он же ещё даже жизни не видел.
Внезапно из-за печи раздалось бряцанье цепей, Марьяна повернулась на звук и увидела, как в круг света вышел ужасно волосатый, страшно бородатый мужчина в одних портках. На ногах кандалы, при каждом шаге бряцают. Опустился он на колени и, обращаясь к Голубе, вымолвил:
— Помоги ему, матушка, — от его голоса дрожь по телу Марьяны пошла.
Во все глаза она пыталась вглядеться в лицо незнакомца, чтобы признать, но борода и нечёсаные космы делали это невозможным. А голос-то до сердечной боли знаком:
— Изяслав? — спросила она неуверенно, и потому, как мужчина вздрогнул, поняла, что не ошиблась: — Почему он здесь? — она взглянула на Голубу.
— А ты на меня не смотри. Цепи он себе сам выковал. Расплачивается за твоё желание.
Марьяна рядом с братом на пол упала, обняла, горько плача:
— Прости меня, Изя. Если бы я