— Того не ведаю, Фёдор Борисович, — сотник (с доведением отряда Подопригоры до тысячи всадников, Ефим соответственно возглавил в нём первую сотню) с тревогой оглянулся на четвёрку всадников, замерших за его спиной. — Вот только они нас впереди в засаде ждут. Васятка со своим десятком на вражеский дозор наткнулся. Порубили вражин, но и сами Миньку с Чернышом потеряли. А следом уже и большой отряд углядели. По всему видать, врасплох нас, когда мимо проезжать будем, застать хотели.
И теперь, значит, нас не дождавшись, сами к нам навстречу прискачут. Раз решили напасть, нипочём не отстанут.
Я мысленно чертыхнулся, осознав, что казалось бы ничего не предвещавшее путешествие в Вологду, начало превращаться в значительную проблему.
С того времени как я получил известие о своём отлучении, прошло девять дней. Намеченный поход на Новгород, я всё же не отменил, лишь передав командование Ивану Годунову. Просто затевался он не на пустом месте. Надеятся овладеть многолюдным и хорошо укреплённым городом со столь малыми силами и практически без осадной артиллерии, было бы верхом безумства. Там тайный договор с князем Андреем Куракиным был, что он, при появлении под городом моего войска, Новгород без боя сдаст. Упустить такой шанс из-за выкидонов патриарха — настоящее преступление. В следующий раз можем и не договориться. Но и сбрасывать со счетов возможные последствия объявленного Гермогеном интердикта, тоже было нельзя.
Вот и остался я в Костроме, мониторя реакцию духовенства и остального населения на неожиданную новость. В самой Костроме и Галиче всё прошло довольно спокойно. Поддержка Иакова с Арсением, а так же настоятеля Паисиево-Галицкого Успенского монастыря отца Алексия успокоили горожан; посланные «в народ» монахи горестно вздыхали, упирая на засилье католиков в Москве и подпавшего под их влияние патриарха. А демонстративные поиски городовыми казаками польских воинских людей, что по словам Гермогена, были посланы мне на подмогу и обещанная награда любому, кто обнаружит хотя бы одного ксендза, завезённого мною на Русь, ещё и развеселили, став предметом шуток.
В Ярославле начались было волнения, но быстро стихли; сказалась поддержка игумена Спасо-Преображенского монастыря отца Феофила и нахождение поблизости идущего на Запад войска.
И только в Вологде всё было плохо. Ещё в начале мая архиепископ Вологодский и Великопермскй Иоасаф получил от Василия Шуйского несудимую грамоту на вотчины. Понимая важность единственного церковного иерарха, живущего на подконтрольной мне территории, я собирался в свою очередь дать ему такую же грамоту от своего имени. Немного не успел… Как итог; архиепископ поддержал наложенное на меня патриархом отлучение и своей волей закрыл все храмы и церкви в городе.
Дальнейшее развитие событий понятно любому. Глухой ропот быстро перешёл в открытое недовольство, грозя выплеснуться на улицы кровавым бунтом; священники затаились, заперевшись в архиепископском подворье; второй воевода Семён Аничков, закрывшись в детинце, даже носа в город не высовывал, лишь послав мне жалобное письмо с мольбой о помощи.
Воевать с Вологдой не хотелось. И воинской силы в достатке не было, и население в городе до этого было ко мне вполне лояльным. Вот и решил я самолично, пока в городе всерьёз не полыхнуло, с мятежным архиепископом разобраться. Зря Иоасаф в эту авантюру, затеянную Гермогеном, ввязался. Тут он, батенька, что-то попутал. Вологда — это не Москва. Тут от меня у него защиты нет.
Само путешествие опасений не вызывало. Армии Болотникова и ЛжеПерта до этих мест так и не добрались и теперь сидели в осаждённой Туле. Все полки Шуйского во главе с самим царём сосредоточились там же, стремясь окончательно покончить с восстанием, а больше серьёзной силы, если не считать моё войско, в этих краях на данной момент не было. Поэтому имея под рукой хорошо вооружённую сотню под командой Ефима, можно было практически ничего не бояться. Ни одна разбойная ватажка в здравом уме против такого отряда не сунется.
К тому же дорога по московскому тракту многолюдная и наезженная. И две ночёвки с относительным комфортом в Даниловском селе и в Корнильево-Комельском монастыре провести можно. Как говорится; ничего не предвещало. И вот на тебе; запорожцы. Как говориться, их не ждали, а они есть. И, похоже, мирно с ними разойтись, у меня не получится.
— Их точно не больше двухсот? В лесу весь отряд можно и не разглядеть.
— Так Васятка одного татя живым взял, — Ефим махнул рукой, отдавая приказ. — Ты только прикажи, царь-батюшка, расспросим.
Приволокли крепко связанного пленника, небрежно бросив под копыта моего коня, рывком приподняли, поставив на колени.
— Ты кто такой будешь? — задал я вопрос, разглядывая казака. — Черкас?
И вправду, чубатый. Ещё и усы почти до плеч свивают. Опять же доспех пусть и не новый, но добротный. Уверен, что и вооружён до пленения сечевик был довольно неплохо. В общем, не голытьба, что обозвав себя казаками, через год многотысячными толпами Русь наводнит.
— Я то? — осклабился пленный, показав крупные, крепкие зубы. — Я вольный казак с Запорожской Сечи. А ты пёс поганый! Вот скоро хлопцы сюда прискачут и вас москалей порубают всех яко курят.
— Ишь, шустрый какой, — в свою очередь оскалился я, жестом остановив одного из держащих казака воинов. А то ещё с выбитыми зубами шепелявить начнёт. — Порубают! Вы вон только с безоружными селянами справится и можете! Запорожцы, — я смачно сплюнул в сторону пленника. — Настоящие запорожцы Варну у басурман взяли, а не православных грабят да сильничают. В общем так, тать. Времени на долгий допрос у меня нет. Ответишь на мои вопросы — легко умрёшь, не ответишь, мы тебя поглубже в лес отведём, чтобы остальные разбойники случайно не нашли, и на кол посадим. Долго умирать будешь.
— Дозволь, государь, мне за его казнью проследить, — высунулся вперёд Тимофей Безобразов (вологодского воеводу я решил взять с собой. Он город получше моего знает да и местный гарнизон ему привык подчиняться). — Я ему, татю, сначала язык отрежу, чтобы знал, ирод, на кого лаяться не след, а потом уже