— Переманю, государь, — ожили глаза Власьева, наполнившись таким фанатичным блеском, что стало ясно; этот переманит. Ну, или сдохнет у двери мастерской упёртого мастера. А всё потому, что у человека вместо беспросветной безнадёги надежда появилась.
— Тогда придёшь завтра утром в Ипатьевский монастырь. Расскажу что да как, и деньгой в дорогу наделю. Не пешком же тебе до самой Франции добираться.
— Как прикажешь, государь!
Ну, вот. Уже вторая попытка переманить к себе хотя бы на время Марэна Ле Буржуа. Просто деньгами оружейный мастер не соблазнился. Попробую предложить ему в придачу дворянство, что пообещаю выпросить у Генриха IV.
В Ипатьевском монастыре царило необычное для этого места оживление. В сторону погребов катились десятки гружёных мешками подвод, суетились монастырские служки, озабоченно сновали в разные стороны монахи.
— Вы к осаде готовитесь, владыка? — улыбнулся я, помогая Иакову вылезти из возка. — Так вроде я ворога у стен Костромы не жду.
— А ворог часто, когда его не ждут, приходит, — отбрил меня патриарх и развернулся в сторону отца Феодосия, спешащего к нам от архиерейской палаты. — Ты лучше его о том расспроси. Сам же своей картохой да шведской репой озадачил.
— Царь-батюшка, — размашисто благословил меня новый настоятель. — Счастье то какое! Дождались!
Мда. Всё на свете меняется, только не отец Феодосий. Как был лизоблюдом и подхалимом, так и остался. Но хозяйственной хватки у него не отнять. Вот я и решил ещё весной направить его энергию в нужное русло, поставив во главе сельскохозяйственной реформы и снабдив нужными рекомендациями.
— Я смотрю хороший урожай собрали, отец Феодосий, — с усмешкой посмотрел я на архимандрита. — Выполнил ты мой наказ.
— Со всем радением, государь. Со всех деревень посошные уже которых день картоху везут. Все добрый урожай собрали!
— И что, не бунтовал никто? — поинтересовался я, помня нелёгкую судьбу культивации картофеля на Руси в прошлой Истории.
— А чего им бунтовать, если монастырь всем, кто её добре вырастит, недоимки обещал простить? — на лице бывшего отца-эконома появилось выражение вселенской скорби. — Ещё и брюкву в счёт оброка берём. Совсем оскудел монастырь. Но братия не ропщет. На твою милость, царь-батюшка, уповает!
— Не оставлю я братию своей милостью, — всё же не сдержал улыбки я. Всё же жук, этот Феодосий. Потратился по приказу отца Иакова, а компенсировать убытки с меня хочет. — И тебя своей милостью тоже не оставлю.
— А ещё, государь, — сразу воодушевился настоятель. В случае успеха реформы и повсеместного внедрения картофеля и брюквы в крестьянский обиход, ему был обещан в будущем епископский посох. — Монахи слух пустили, что та картоха для царского стола выращивается. Потому и учёт такой строгий. Разве что для нужд монастыря немного припрячем. Ну, и рассказывают «по секрету», как сей плод правильно готовить.
— Добре, — кивнул я, окончательно уверившись, что процесс внедрения «народного» овоща находится в надёжных руках. Урожайность картохи крестьяне уже наверняка оценили. Осталось на вкус распробовать. — Вели отправить один мешок в дом воеводы да пусть кто-нибудь из братии объяснит, как её готовить, — я сглотнул, предвкушая, как попробую давно забытое лакомство. — Потом её ко мне на стол на пиру подадут.
— Как прикажешь, государь.
Добравшись до выделенных мне покоев, наконец-то переоделся, сняв с себя порядком промокшую одежду, выпил горячего сбитня, задумался к кому заглянуть в первую очередь; к Ксении или патриарху? Внутри встрепенулся настоящий Фёдор, настойчиво потянув в сторону сестры. Нет, прости друже, но в первую очередь дело. Узнаю новости, потом остаток дня с сестрой проведу.
Патриарх меня уже ждал. Молча кивнул на лавку стоящую рядом с окном, зябко протянул руки к растопленной печи.
— Стар я уже стал, Фёдор, — пожаловался он мне. — Силы уже не те. Скоро Господь к себе призовёт.
— Рано тебе помирать, владыка, — покачал я головой, нисколько не кривя душой. В той, прошлой жизни, Иаков до 1614 года дожил. И это на Соловках с их суровым климатом. В Москве, сидя на патриаршестве, подольше протянуть должен. — Мне без твоей помощи батюшкин престол труднёхонько будет вернуть. Что на Соборе было?
— Со всеми договорился, — пожал плечами старик. — Но пообещать пришлось немало. Разве что Феоктист, когда его с архиепископства сводили, шибко лаялся. Так мы его на Соловки на послушание сослали. Там его быстро в разум введут.
— Что ещё слышно?
— Самозванец из Стародуба в поход вышел. Сказывает на помощь к ворам, что в Туле сидят, поспешает.
Ага. Пусть поспешает. Если ничего не изменилось, Шуйский уже два дня, как город взял. И теперь второй Димка обратно к Брянску повернёт. Вот только Болотникова жаль. В ссылку в Каргополь его теперь не повезут, а значит, и перехватить по дороге не удастся. Да и жестокими казнями дворян, что в Туле были, большой воевода себе репутацию знатно подпортил.
— То мне ведомо, владыка.
— Воевода твой, Подопригора, два дня как в Костроме объявился. Узнал, что тебя здесь нет и сразу в загул ушёл. Злой, пьёт беспробудно, всех задирает. Афонька к нему своих людишек приставил, но не трогает. Тебя дожидается.
Ну, что Яким загулял — это понятно. А чего злой-то? Новости о высадке в Эстляндии армии Делагарди и взятии им Дерпта до меня уже дошли. Значит, получилось всё у воеводы. Теперь шведы с поляками не на шутку сцепятся.
— Ладно, — махнул я рукой. — Пошлю завтра Тараску, разыщет его. Похоже, сразу на двух свадьбах гулять придётся. Всё ли, владыка?
— Почти всё, — усмехнулся отец Иаков. — Ещё из ярославля Барятинский докладывает, что Густав, протрезвев, письмо шведскому королю попробовал с купцами отослать.
— И что там? — не на шутку заинтересовался я. От шебутного принца всё что угодно, можно было ожидать.
— Эстляндию себе в наместничество просит в обмен на отказ от претензий на шведскую корону. И ещё обещает у тебя войско выпросить и с тем войском на помощь шведам в Ливонии прийти.
— Да, — покачал я головой. — Это не лечится. Ещё что, отец Иаков?
— Ещё два английких купца свои подворья в Костроме открыли. Как узнали, что ты в обозе меха везёшь, с тех пор мечутся