— Это от того, что ты раньше руку самозванца держал, — вытер губы рукавом Ломоть.
— Э, нет, — не согласился с ним Василий. — Ляпунов с Пашковым тоже поначалу за самозванца сражались, а теперь царские полки в походы водят. Государь мне того простить не может, что Федька в моём отряде на Русь вернулся. Обманул, гадёныш старика, — смачно сплюнул Грязной на пол. — А мне откуда было о том знать? Я же его раньше не видел никогда. А меня через то едва на дыбу не определили!
Ломоть сочувственно покачал головой, потянул к себе кусок сочащегося жиром мяса, смачно зачавкал. Впрочем, сочувствие это было показным. Нужно же было хоть так отблагодарить за гостеприимство думного дворянина, случайно встреченного им на въезде в город. Этак радушно Ломтя ещё никто не привечал. К томуу же внимание одного из любимцев самого Ивана Грозного, откровенно льстило бывшему худородному сыну боярскому, поднимая значимость в собственных глазах.
— Не горюй так, Василий Григорьевич. Не долго Федьке на этом свете жить осталось. Кто знает, может он уже мёртв да только вести о том ещё не дошли.
— Ты что-то знаешь? — вскочил из-за стола Грязной, нависнув над гостем. — Что с Годуновым должно случиться⁈ Говори!
— Ишь как обрадовался! — хохотнул Ломоть. — То дело тайное, — важно поднял он палец вверх. — Но предупредить Федьку всё равно уже никто не успеет. Потому расскажу. Я для государя окольничего Ивашку Чемоданова с сыном изловил. Тот Ивашка дядькой при Бориске Годуновым был, а сын его в сотоварищах с царевичем с малых лет рос. Вот я царю-батюшке и посоветовал, Ваське Чемоданову казнью его отца пригрозить да к Федьке с смертным зельем отправить.
— А, — успокоился Грязной, садясь обратно за стол. — Это ты хорошо придумал. Будет тебе за то от государя награда великая.
— А то, — с пьяным апломбом подбоченился, гость. — За такое и боярской шапки не жалко!
В повалушу заглянул холоп, встретился глазами с Грязным, кивнул. Тот кивнул в ответ, взглянул на Ломтя, уже не пряча усмешки.
— Боярскую шапку, говоришь? То честь великая. За такое и заморского вина выпить можно. Матвейка, принеси нам того вина, что я у заморского купца купил. И Андрейку сюда покличь.
— Как прикажешь, Василий Григорьевич.
Не прошло и минуты, как Матвей вернулся в сопровождении гариллообразного Андрейки.
— Вот, господин, — Матвей выставил на стол пузатую глиняную бутыль с запечатанным сургучом горлышком. Андрейка неуклюже затоптался рядом, вопросительно смотря на хозяина.
Грязной ловко откупорил бутыль, разлил вино по кубкам, кивнул Ломтю. Тот с готовностью забрал свой, отхлебнул, пробуя вино на вкус.
— А его зачем позвал? — покосился он в сторону Андрейки.
— Тебя от души попотчевать!
Холопы внезапно навалились на Ломтя, стаскивая с лавки, опрокинули на пол. Со звоном покатился кубок, разливая тягучую жидкость. К горлу сразу протрезвевшего московского дворянина приставили засапожник, сдавливая лезвие в кожу.
— Ты чего творишь, Василий? — прохрипел Гаврила, боясь даже пошевелится.
— Так награду царскую тебе передаю, Гаврилка, — выдавил из себя ласковую улыбку Грязной. — Очень уж государь твоей службой доволен. Так доволен, что повелел тебе свой поклон передать.
— Годунов? — выпучил глаза Ломоть.
— Ну, не Васька же Шуйский! — развеселился Василий. — Ты, кстати, о здоровье Фёдора Борисовича не печалься. Не надо. Ко мне сегодня гонец от государя прискакал. Весточку о том, что схватили Ваську Чемоданова привёз и ещё государев приказ тебя, Иуду, по заслугам наградить. Я уже и в дорогу было собрался, а тут ты сам в Москву въезжаешь. И вот как тут в судьбу не поверить? — глаза Грязного вспыхнули фанатичным блеском. — По всему видать, сам Господь за Фёдора Борисовича стоит. А тебе, детинушка, прямо в ад дорожка предстоит. Слишком много нагрешил.
— Не сойдёт тебе с рук моё убийство, старик, — попробовал пригрозить Ломоть. — Стрельцы на воротах видели как я с тобой уезжал.
— И пусть, — отмахнулся от угрозы бывший опричник. — Ты думаешь, что я просто так в Москве больше полугода просидел? Нет. Тот десяток уже руку законного государя держит. И холопов твоих мы перебили. А если и дознается Шуйский, то я заради царя-батюшки и умереть готов. За то и Иван Васильевич меня к себе приблизил, и Фёдор Борисович в думные бояре вывел!
Ломоть простонал, начав от бессилия сыпать проклятиями.
— Ну, вот, — удовлетворённо кивнул Грязной. — Государев наказ я выполнил; поклон его тебе передал. А теперь пора и честь знать.
Матвей, уловив лёгкий кивок своего господина, полоснул Ломтя по горлу.
Глава 6
12 июля 1607 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.
— К тебе владыка пришёл, государь.
Никифор, не спрашивая дозволения, торопливо отступил в сторону, пропуская в горницу новгородского митрополита.
Я невесело усмехнулся, переглянувшись с Годуновым и Куракиным. Вот же харизма у человека тяжёлая! Даже командир моих телохранителей в излишние пререкания с главой местного духовенства вступить не решился. Жаль только, что и характер у новгородского митрополита ничуть не лучше. Никак мне с ним договорится не получается! Вернее, не так. У меня даже поговорить с ним за то время, что я в Новгороде «гощу», не получилось.
То ли дело, князь Андрей Петрович Куракин! Сначала двери города передо мною настежь распахнул, самолично встретив ещё на подступах к Новгороду, а потом всех новгородцев к присяге привести помог. Правда, и пообещать своему новому стороннику пришлось немало. Но оно того стоило. И сам род Куракиных на Руси был далеко не из последних и за лояльность новгородского воеводы теперь можно было не переживать.
— Явился, — проворчал Иван Годунов, сверля Исидора взглядом. Дворецкий моей пассивности в отношении строптивого иерарха не одобрял, предлагая поступить с ним по аналогии с вологодским архиепископом. — И пяти дней не прошло, как государь в городе находится. По всему видать; поспешал!
Вот только Исидор, не Иоасаф, и здесь не Вологда. Новгород почти всю свою историю на особицу в Руси стоял. И хоть уже больше века как свои вольности потерял, полностью мятежного духа ещё не утратил. Недаром ещё совсем недавно Иван Грозный город громить приходил.