— Это меня не касается! — сказал домовладелец. — В приличных домах драконов не держат, и точка! Если вы эту собаку не выкинете, то с первого числа потрудитесь освободить квартиру! Я вас предупредил, а за сим честь имею кланяться!
И он захлопнул за собой дверь.
— Видишь, Амина, — заплакал Трутина, — еще и из дому нас выгоняют! Но я тебя все равно не отдам!
Дракон тихонько подошел к нему, и глаза его так чудесно сияли, что Трутина совсем растрогался.
— Ну, ну, старина, — сказал он, — знаешь ведь, что я тебя люблю!
На другой день, глубоко озабоченный, пошел он на работу (он служил в каком-то банке писцом). И вдруг его вызвал к себе начальник.
— Пан Трутина, — сказал начальник, — меня не интересуют ваши личные дела, но до меня дошли странные слухи, будто вы держите у себя дракона! Подумать только! Никто из ваших начальников не держит драконов! Это мог бы себе позволить разве какой-нибудь король или султан, а уж никак не простой служащий! Вы, пан Трутина, живете явно не по средствам! Либо вы избавитесь от этого дракона, либо я с первого числа избавлюсь от вас!
— Пан начальник, — сказал Трутина тихо, но твердо, — я Амину никому не отдам!
И пошел домой такой грустный, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Сел он дома на стул, ни жив ни мертв от горя, и из глаз его потекли слезы. И вдруг он почувствовал, что дракон положил ему головы на колени. Сквозь слезы он ничего не видел, а только гладил дракона по головам и шептал:
— Не бойся, Амина, я тебя не оставлю.
И вдруг показалось ему, что голова Амины стала мягкой и кудрявой. Вытер он слезы, поглядел — а перед ним вместо дракона стоит на коленях прекрасная девушка и нежно смотрит ему в глаза.
— Батюшки! — закричал Трутина. — А где же Амина?!
— Я принцесса Амина, — отвечала красавица. — До этой минуты я была драконом — меня превратили в дракона, потому что я была гордая и злая. Но уж теперь я буду кроткой, как овечка!
— Да будет так! — раздался чей-то голос. В дверях стоял волшебник Боско. — Вы освободили ее, пан Трутина, — сказал он. — Любовь всегда освобождает людей и животных от злых чар.
Вот как здорово получилось, правда, ребята? А отец этой девушки просит вас немедленно приехать в его царство и занять его трон. Так что живей, а то как бы нам на поезд не опоздать!
* * *
— Вот и конец истории с драконом с Войтешской улицы, — закончил Ходера. — Если не верите, спросите у Поура.
ПОЧТАРСКАЯ СКАЗКА
Ну, скажите на милость: ежели могут быть сказки о всяких человеческих профессиях и ремеслах — о королях, принцах и разбойниках, пастухах, рыцарях и колдунах, вельможах, дровосеках и водяных, — то почему бы не быть сказке о почтальонах? Взять, к примеру, почтовую контору: ведь это прямо заколдованное место какое-то! Всякие тут тебе надписи: «курить воспрещается», и «собак вводить воспрещается», и пропасть разных грозных предупреждений. Говорю вам: ни у одного волшебника или злодея в конторе столько угроз в запретов не найдешь. По одному этому уже видно, что почта — место таинственное и опасное. А кто из вас, дети, видел, что творится на почте ночью, когда она заперта? На это стоит посмотреть!.. Один господин — Колбаба по фамилии, а по профессии письмоносец, почтальон — на самом деле видел и рассказал другим письмоносцам да почтальонам, а те — другим, пока до меня не дошло. А я не такой жадный, чтобы ни с кем не поделиться. Так уж поскорей с плеч долой. Начинаю.
Надоело г-ну Колбабе, письмоносцу и почтальону, почтовое его ремесло: дескать, сколько письмоносцу приходиться ходить, бегать, мотаться, спешить, подметки трепать да каблуки стаптывать; ведь каждый божий день нужно двадцать девять тысяч семьсот тридцать пять шагов сделать, в том числе восемь тысяч двести сорок девять ступеней вверх и вниз пройти; а разносишь все равно одни только печатные материалы, денежные документы и прочую ерунду, от которой никому никакой радости; да и контора почтовая — место неуютное, невеселое, где никогда ничего интересного не бывает. Так бранил г-н Колбаба на все лады свою почтовую профессию. Как-то раз сел он на почте возле печки, пригорюнившись, да и заснул, и не заметил, что шесть пробило. Пробило шесть, и разошлись все почтальоны и письмоносцы по домам, заперев почту. И остался г-н Колбаба там взаперти, спит себе.
Вот, ближе к полуночи, просыпается он от какого-то шороха: будто мыши на полу возятся. «Эге, — подумал г-н Колбаба, — у нас тут мыши; надо бы мышеловку поставить». Только глядит: не мыши это, а здешние, конторские домовые. Эдакие маленькие, бородатые человечки, ростом с курочку-бентамку, либо белку, либо кролика дикого или вроде того; а на голове у каждого почтовая фуражка — ни дать ни взять настоящие почтальоны; и накидки на них, как на настоящих письмоносцах. «Ишь чертенята!» — подумал г-н Колбаба, а сам ни гугу, губами не пошевелил, чтобы их не спугнуть. Смотрит: один из них письма складывает, которые ему, Колбабе, утром разносить; второй почту разбирает; третий посылки взвешивает и ярлычки на них наклеивает; четвертый сердится, что, мол, этот ящик не так обвязан, как полагается; пятый сидит у окошка и деньги пересчитывает, как почтовые служащие делают.
— Так я и думал, — ворчит. — Обчелся этот почтовик на один геллер. Надо поправить.
Шестой домовой, стоя у телеграфного аппарата, телеграмму выстукивает — эдак вот: так так так так так так так так. Но г-н Колбаба понял, что он телеграфирует. Человеческими словами вот что: «Алло, министерство почты? Почтовый домовой номер сто тридцать один. Доношу все порядке точка. Коллега эльф Матлафоусек кашляет сказался больным и не вышел работу точка. Перехожу на прием точка».
— Тут письмо в Каннибальское королевство, город Бамболимбонанду, — промолвил седьмой коротыш. — Где это такое?
— Это тракт на Бенешов, — ответил восьмой мужичок с ноготок. — Припиши, коллега: «Каннибальское королевство, железнодорожная станция Нижний Трапезунд, почтовое отделение Кошачий замок. Авиапочта».
Ну вот, все готово. Не перекинуться ли нам, господа, в картишки?
— Отчего же, — ответил первый домовой и отсчитал тридцать два письма. — Вот и карты. Можно начинать.
Второй домовой взял эти письма и стасовал.
— Снимаю, — сказал первый чертик.
— Ну, сдавай, — промолвил второй.
— Эх, эх! — проворчал третий. — Плохая карта!
— Хожу, — воскликнул четвертый и шлепнул письмом по столу.
— Крою, — возразил пятый, кладя