Чуть легче стало, когда взвыла тревога. Да, она должна была испугать, ведь она подтверждала, что опасность вполне реальна. Но она же успокоила, потому что она была призвана отпугнуть людей подальше от уязвимых иллюминаторов и уж тем более наблюдательных площадок. Она давала шанс, что спасутся все – и его родные спасутся!
Сабир бежал в полумрак коридоров, но думал он сейчас не о них. Воображение рисовало то, что происходило снаружи. Гигантская металлическая туша станции казалась неуязвимой, только когда плыла через пустоту в одиночестве. Однако теперь появились хищники, и многое изменилось. Они сейчас набросятся, вгрызутся в открытый бок, раздробят стекло, порвут металл, уничтожат… всё уничтожат!
Сабир надеялся ошибиться до последнего, убеждал себя, что поддался суевериям, заигрался с верой в потустороннее. Станция справится, должна, все будет хорошо, они ведь уже научились выживать в Секторе Фобос!
Но, похоже, именно это Сектор Фобос им не простил. Он будто почувствовал, что они начали привыкать к нему, и ударил в полную силу. Где-то бесконечно далеко и одновременно пугающе близко громыхнули взрывы. Сирена взвыла так, что предупреждением это быть точно не могло. Станция дернулась, резко, сильно, как игрушка, которую забавы ради встряхнул гигант. Удержаться на ногах было почти нереально, а Сабир и Дем в этот момент еще и бежали… Ничем хорошим это закончиться не могло.
Сабир не видел, что стало с его напарником, не до того было. Он почувствовал, как невидимая сила подхватила его, сжала удушающей хваткой, сделала так, чтобы мир вокруг него закружился. Сабир пытался изменить хоть что-то, но не мог, от него уже ничего не зависело, он даже не понимал, где верх, где низ, откуда веет жаром, что можно сделать… Потом была металлическая стена тоннеля, приблизившаяся слишком быстро, будто из пустоты вынырнувшая, удар, вспышка боли – и тишина.
Он не думал, что очнется. Да он вообще ни о чем подумать не успел, даже о том, что исчезнет! И все же на этот раз Сектор Фобос сжалился над ним, не добил, отпустил. Когда сознание начало проясняться, Сабир почти сразу вспомнил, что произошло. Хотел тут же вскочить на ноги, бежать, помочь, но тело оказалось резко против. Какой уж там бег, если даже глаза открыть не получается: веки опухли, скорее всего, без сотрясения мозга не обошлось.
Но он все равно был жив и даже не ранен серьезно – по крайней мере, контроль над телом он сохранил, да и боль пульсировала лишь в голове. Сабир заставил себя не спешить, даже если спешить очень уж хотелось. Беспокойство гнало вперед, первыми пришли мысли о Лейсе: этот придурок малолетний мог и не спастись, он всегда был неорганизованным! Сабир понимал, что помогать ему, возможно, уже поздно, и все равно должен был хотя бы попытаться.
Второй в памяти мелькнула Шукрия, однако за нее Сабир по-настоящему не беспокоился. Она наверняка выжила, она умная и осторожная. Она не отмахнулась бы от сигнала тревоги, она за пять минут нашла бы себе лучшее убежище из возможных! Поэтому сначала нужно было отыскать Лейса, потом только выяснить, что случилось с Шукрией.
А до всего этого – как-то отскрести себя от пола, что тоже было непросто.
– Эй, – прозвучал совсем близко знакомый голос. – Ты как? Живой?
Сабир все-таки заставил себя открыть глаза, хотя головная боль от этого усилилась. Хорошо еще, что свет в коридоре стал совсем тусклым, иначе можно было снова потерять сознание. Уже этот тусклый свет говорил о многом: похоже, станция получила серьезные повреждения, и теперь центральный компьютер бросил основные ресурсы на поддержание жизнеобеспечения, а не комфорта.
Зрение постепенно адаптировалось к сумраку, и Сабир смог рассмотреть, что рядом с ним по-прежнему находится один лишь Дем. Напарнику досталось меньше: ссадина на лбу, кровь заливает лицо, но на этом – все, взгляд спокойный, движения уверенные. Судя по всему, Дем пришел в себя уже давно, ему не требовалась долгая пауза, чтобы просто не развалиться на части.
– Паршиво, – тихо отозвался Сабир. Губы болели: то ли потрескались от жара, то ли были рассечены во время падения. – А со станцией что?
– Тоже паршиво. Рация работает, так что я успел связаться с нашими. Есть одна хорошая новость и много плохих.
– Начни с хорошей.
– Ну да, так быстрее будет. Хорошая новость в том, что погибших очень мало. Только те, кто совсем уж неудачно упал или задохнулся в дыму – были пожары, их потушили. Мы пока не всех посчитали, но уже можно сказать, что случаев массовой гибели нет.
Это не означало, что Лейс и Шукрия выжили – но Сабир предпочел думать, что означает.
– Давай плохие, – позволил он.
– Было прямое попадание… Значительная часть тех глыб, которые мы с тобой видели, врезалась прямиком в станцию. Система защиты раздробила их, что-то отклонила, но не всё.
– И?
– Есть повреждения… Серьезные. Система жизнеобеспечения задействовала резерв, но пока держит. А вот двигатели… Есть подозрение, что нашим двигателям по большей части каюк. Если не случится чудо, может оказаться, что мы застряли здесь… надолго.
Перед словом «надолго» Дем сделал слишком очевидную паузу, которая сводила все его попытки приукрасить ситуацию к нулю. Ложь была настолько явной, что ученый, предельно честный в другое время, не смог произнести ее уверенно. Он и сам понял свою ошибку, смущенно отвернулся, однако объясняться не стал. Он ведь не с ребенком разговаривал, Сабир готов был принять правду.
Конечно же, Дем имел в виду не «надолго».
Если не случится чудо, они застряли в Секторе Фобос навсегда.
* * *
Даже у заключенных, приговоренных к смертной казни, есть определенные права. Ну такие, сувенирные скорее – но тем не менее. Например, право составить меню последнего ужина. Не из чего угодно, а на определенную сумму, и никто не гарантирует, что тебе туда не плюнут или чего похуже, однако для правозащитников такие моменты не уточняются. Или право выбрать одежду, в которой ты будешь казнен. Или возможность записать последнее видеообращение, своего рода исповедь перед всем миром с поправкой на то, что всему миру эти душевные излияния не покажут, порадуются им только психологи-криминалисты.
Я не возмущаюсь, если что. Я считаю, что тех, кто наработал на смертную казнь, в принципе можно хранить в темной коробке вплоть до последней инъекции или заряда в затылок, как предполагалось в моем случае. Потому что за хорошие дела и искреннее добро такое наказание обычно не присуждают, и заключенные-смертники – это не обиженные миром