— Збых антенну посчитал, — отмахнулась Тояма. — Всей серьёзной работы, один контрольный блок к поворотнику дорезать. Ну и на лётный борт коробку сумматора радиосигнала родить плоскую, такой формы, чтобы стрелкам не сильно мешала. А входящий ловить с обычной лётной антенны, неподвижной.
— Юнона Тояма-сан, — вздохнул Такэда. — Вы же в курсе, что по действующим постановлениям сейма только что себе несколько лет каторги подняли? За порчу секретного военного имущества в боевом походе группой лиц по сознательному предварительному сговору. Это если мы почему-то забудем довоенный ещё административный рескрипт о недопущении любых подач изобретения в металл в рабочее время на рабочем оборудовании без предварительного согласования. Вызванный, напоминаю, именно что неуёмной активностью молодых отпрысков боярских родов на стратегическом производстве.
— Ну, — Тояма улыбнулась. — Командир, вы же про это промолчите?
— У нас бесконтрольная журналистка на борту, — напомнил Такэда. — Она молчать не станет.
— А вот она, как раз, за любое фото антенной надстройки, поедет на каторгу быстрее поросячьего визга. И каждая девка на борту это знает, более того, совершенно искренне такому исходу порадуется, — отрезала Тояма.
— Тояма-сан, что же вы творите? — вздохнул Такэда. — И куда вы меня с этим всем за собой тащите?
— Подруг спасаю, — коротко бросила аристократка и без малейшей перебивки добавила ответ на вторую часть вопроса. — К славе и процветанию рода!
— Порой в минуты слабости я думаю, — произнёс Такэда, — что Конфедерация превосходит Империю только лишь потому, что при всей нашей коррупции и беззаконии продолжает не только существовать, но и добиваться каких-то успехов.
— Ну что вы, командир, — когда Тояма улыбалась, на её щеках появлялись совершенно очаровательные ямочки, — Наоборот. Мы сильнее именно поэтому.
— Тояма-сан? — найтись с ответом Такэда не сумел.
— Мы сильнее именно благодаря коррупции, непотизму и неформальным связям, — пояснила аристократка. — Это и есть главная опора настоящей демократии. Способ прямого эффективного разрешения конфликтной ситуации в обход бессмысленных законов и невменяемой власти. С пользой для общества и выгодой для себя. Здорово, правда?
— Правда, — Такэда шумно всосал воздух сквозь зубы. — Закачаешься. Ну что ж, внимайте приказу командира. Рожаете четыре коробки на борт «казачков» с минимальными помехами работе стрелка. Как вы этого добьётесь, ваше дело. На передающую антенну и блок постановки сигналов — тетрадь-опись понятную для любого ваньки-изолентщика электротехнической сотни. И чтобы с пояснительными рисунками! Чтоб на борту каждая мамкина неучь это без вас осилила собрать! Есть у вас на это всё примерно восемь суток. Всем остальным про работу врите что угодно, хоть что вы здесь тайком от команды под хвост трахаетесь, но чтобы ни одна курва до поры не знала, чем вы на самом деле заняты и что мне тут родили!
— Командир! — стоит отдать Тояме должное, она совершенно искренне покраснела.
— Я вообще не по этой части! — задушенно пискнул Кащенюк, но его уже никто толком не услышал.
Коридоры ВАС-61 «Кайзер бэй» заполнили тревожные взрёвывания сигнала воздушной тревоги.
Глава 3
Интерлюдия. Глубокое планирование
Сверхдальний бомбовоз «Сердитый опоссум», тридцать шесть ангелов, где-то над архипелагом.
По общему мнению экипажей двенадцатой авиагруппы «Длинного прыжка», если кто и заслужил приставную табуретку с комиссаром на очередной вылет, так это «Сердитый опоссум».
Тотемного зверя борта многие ремонтники без малейшего стеснения прозвали злоебучим, лишь в присутствии экипажа сбавляя накал до просто «злобного». Борт прозвище оправдывал полностью.
Формально полностью лётнопригодный, «Сердитый опоссум» держал абсолютный рекорд части по внезапным отказам полностью исправного на момент осмотра бортового оборудования, поломкам в полёте и дефектам на грани саботажа.
Первый раз крамольное прозвище вслух произнёс ремонтник, у которого прямо в руках на две части развалился крепёжный болт станины второго толкающего двигателя. При ближайшем рассмотрении тринадцать болтов оказались настолько же дефектными и держались только на щедро залитом в гнёзда рыбьем клею. Чтобы клея вошло побольше, болты ещё и старательно подпилили. Температурные перепады над морем ожидаемо превратили рыбий (и вообще-то столярный!) клей в крошащуюся на глазах хрупкую субстанцию и обману, равно как и креплению двигателя, пришёл конец.
Торопливый осмотр подтвердил, что на своём законном месте в крыле двигатель остался в основном потому, что был толкающим, и в полёте удерживал себя только лишь с некоторой помощью входящих патрубков масла, горючего и сжатого воздуха. Те щедро расплачивались за это съеденной резьбой и нещадными протечками. На посадке же его каким-то невообразимым чудом пережимала деформация перекошенной уже буквально на ладонь внутри крыла рамы силового каркаса — но сколько так могло продолжаться, не сказала бы ни одна гадалка.
По слухам, командир «Опоссума», Ю-Жень Беден тогда впервые изменил своему азиатскому бесстрастию и перед началом разошедшейся в бесчисленных списках короткой, но очень эмоциональной речи совершенно точно вспомнил, что по матушке он, как ни крути, родом из Южной Франции. Степень инцестуального родства и семейно-половая жизнь ответственных за дефект лиц по версии командира борта ни классификации ни категоризации практически не подлежала.
Не удивительно, что когда чуть ли не от подножия Янтарного Трона прибыл имперский генеральный комиссар и потребовал вылет на самом проблемном борту в части, Беден вызвался работать громоотводом для своих боевых товарищей совершенно добровольно.
Как показал сам вылет, генеральный комиссар Абель Нахтштрассе опасениям экипажа совершенно не соответствовал. Удивительно молодой, явно из «новых имперских», если чем комиссар и беспокоил экипаж, так это своим неуёмным любопытством.
Комиссару повезло оказаться там, где на всю империю успели побывать единичные сотни человек — сами экипажи, редкие стажёры, немного конструкторов с инженерами, ещё меньше представителей имперской династии, и… да и всё.
Вылет грозил запомниться надолго. Всем и без исключения.
— Значит, говорите, обнаружение и контроль? — генеральный комиссар недовольно провожал взглядом крохотное пятнышко авианесущего судна Конфедерации. Двигалось то почти на смычке моря с горизонтом, но солнце архипелага делало его убедительно контрастным. При некотором старании получалось разглядеть даже одинокий эсминец сопровождения.
— В основном, — подтвердил радист. — И то… здесь мы уже за вторым радиусом. Многомоторники вряд ли достанут. Я передал, но пока сообщение получат, да пока расшифруют, да конечному адресату пока оно дойдёт… конфедерат в полной безопасности.
— Но у вас же есть бомбы на борту? — упрекнул комиссар. — На осмотре приняты как исправные.
Экипаж переглянулся.
— Молодым лейтенантам,