За этот рычаг никто дёргать не любит, но сейчас, после того как на каждом углу обсуждают послания знаменитого Спящего Лиса и не менее знаменитого комиссара, буквально спасавшего от преступности мирное население? Сейчас все правила изменились.
Набранная мной на панели сотового телефона комбинация при прожатой зеленой клавише, выводит на дисплей ответ, что такого номера не существует. Всё правильно, так и должно быть. Тем не менее, сигнал, что до меня добрались и теперь будут по мере возможности следить за каждым моим шагом – отправлен. Это было в плане.
Следующим пунктом у меня нечто вроде прогулки.
Променад по Акихабаре совершенно для меня нехарактерен, но я расцениваю, что пока, учитывая шум, поднятый юристами, «хвост» ко мне не приставлен, поэтому собираюсь навестить Нагамото Котаро, бухгалтера нашей семьи. Сегодня он заработает внушительную сумму денег, а я стану неприлично богатым человеком на несколько часов. Мы продаем мои акции, которые давно пробили верхушку прогнозируемого пика, и собираемся покупать другие. Небольшая коррекция моих более ранних планов заключена в том, что акции японских предприятий я не возьму.
Местный рынок уже штормит.
На обратном пути, когда я провожаю довольного бухгалтера к станции, нам дорогу внезапно заступают.
– Эм… Кирью-сан, – мой спутник взволнован вплоть до того, что начал экстренно потеть, – Это…
– Не волнуйтесь, Нагамото-сан, – говорю я, сузив глаза, – Этот господин здесь совсем не ради вас. Идите сами дальше, я разберусь.
На нас пристально смотрит очень крупный черно-белый медведь, рассевшийся прямо у меня на дороге. Вокруг уже собираются люди, азартно щелкающие фотоаппаратами и телефонами.
Встаю к Пангао нос к носу, наклоняясь к морде медведя.
– Что хотел?
Зверь фыркает и ворчит, украдкой маша лапой. Мол, иди за мной.
Что поделать, иду. Пангао – единственное существо на этой планете, вызывающее у меня хоть и негативные, но очень яркие эмоции, поэтому я заинтригован подобным поведением китайского медведя. Но если у него нет весомого обоснования для подобной просьбы, то у меня дома появится шкура панды.
Зверь фыркает, не оборачиваясь. Он прекраснейшим образом понимает человеческую речь, хоть и не демонстрирует подобного на публике. Так и идем, постепенно теряя преследователей и любопытствующих. С проспекта в узкий боковой проход, пять минут по тесным жилым улочкам Акихабары, с трудом протиснувшись в пару совсем уж узких переходов, а затем, как всегда, наступает черед подземелий. Пангао – покровитель бомжей, бродяг и перепивших саларимэнов Акибы…
– Еще раз на меня зарычишь и я прогоню всех поставщиков бамбука из Токио. Будешь питаться рисом. Не маши лапами, я не собираюсь принимать твой вызов. Сначала приведи меня куда вёл, пока я не смотрю на твою шкуру как на свою.
Какие панды обидчивые, оказывается…
Заинтригованный по самую макушку, но не демонстрирующий этого, я шел по подвальным коридорам лабиринта бомжей и панд, понятия не имея, что увижу там, куда ведет меня мохнозадый проводник. Запас сгнившего бамбука? Полумертвого Соцуюки с бамбуковым стеблем в заднице? Воскресшего Тануки Ойю? Неизвестно. Разумеется потому, что меня ведет панда.
Помещение, в которое меня привёл Пангао, не могло похвастаться ничем вообще, даже лампочкой. Это был просто подвальный закуток вроде тех, в которых потерявшие всё японцы делают своё временное жилище из полиэтилена и картона. Но тут не было даже их. Вообще ничего не было. Кроме раненой собаки, лежащей на полу.
Тварь была размерами с лошадь.
…и ладно бы она была неестественно большой, с этим я бы мог смириться, всё-таки мир, в котором чересчур умные панды запросто разгуливают на свежем воздухе посреди мегаполиса и их при этом никто не трогает и не изучает…
– Тибетский мастиф, – спокойно и на глаз определил я породу огромной мохнатой собаки, занимающей почти все пространство комнаты, – А от меня ты что хочешь? Чтобы я её разделал?
Пангао, уже усевшийся на задницу, тут же зафыркал и замотал головой, прикрыв последнюю лапами. Затем умудрился издать какое-то просительное фырчание, простирая лапу к тяжело дышащему меховому стогу, бывшему чуть ли не в два раза крупнее самого медведя.
– Вылечил? – полу-утвердительно спросил я.
Китайский медведь уверенно кивнул.
– Я посмотрю, что с ним, – решение пришло ко мне быстро, – А ты следи. Если оно дёрнется – дай ему по морде.
Загадки. Тайны. Наверное, сама порочная суть волшебника вынуждает идти на поводу у собственного любопытства.
Огромный каштаново-рыжий мастиф был у самого порога смерти. У него было несколько чрезвычайно глубоких ран, рассечена печень, поврежден кишечник, со всеми вытекающими оттуда «прелестями», треснувший череп, кровоизлияние в мозг, что-то с позвоночником… и восемь пулевых ранений до кучи. Но неглубоких. Существо, готовое в любой момент сделать последний вздох, было растерзано капитально. Не нужно было быть гением, чтобы догадаться о том, что большинство ран было нанесено «надевшим черное». Пули не смогли глубоко проникнуть в эту тушу.
Мне на плечо с сопением опустилась медвежья голова, источающая запах зверя и энергию разогретого источника. Гадский медведь не мог выдумать лучшего намека.
– Что-то мне стало очень интересно, каким образом ты, панда, узнал, где и как я буду проходить… – проворчал я, пропуская через себя даруемую энергию еще до того, как начать разогрев собственного источника, – … или ты знаешь еще кого-то, умеющего лечить?
Несложно представить, что мне мог ответить медведь.
– Если я когда-нибудь узнаю, что ты умеешь говорить, я тебя убью, Пангао. Медленно. Крайне позорным образом. А потом использую как удобрение. Для бамбука.
– Пфуф…
Пёс, а теперь я знал пол лежащего на полу представителя собачьего вида, и так был почти в коме, а моими усилиями вырубился глубоко и надежно. Следующими действиями я ослабил животному внутричерепное давление, а затем, соорудив на кончике пальца крошечное магическое лезвие, рассек мастифу шкуру на животе. Необходимо было вывести грязь и токсины…
Раненый Соцуюки Шин, которого я также лечил с помощью Пангао, был в то время японцем шестидесяти четырех килограммов весом. У него была пара пулевых ранений, контузия и сильный стресс. Измочаленный тибетец, на котором и в котором не было ни единого живого места, весил около четырехсот килограммов. У нас с Пангао не было ни единого шанса даже привести его в жизнеспособный вид за один сеанс. Или за десять.
– Ты это понимаешь?
– Фф-фуф…
– А понимаешь, что я не буду сидеть здесь с тобой целую неделю?
– Ухр…рр…мм…
– Но спасти надо?
– Хр!
– Ладно… но ты тогда задолжаешь не только мне, – говорю я, взяв в руки еле ловящий сигнал сотовый, – Моши-моши?