Изида залихватски берёт графин и отпивает из него, мысленно сосредотачиваясь на новом теле.
Мышцы такие слабенькие, как так вышло? Ей даже графин поднимать тяжёло, и сердце как-то странно стучит.
Тум-тудум-тум-тум-ду-ду-ду-ду-туду-дых!
— Как она вообще живёт, не понимаю... Что за работа хоть?
Нужно осмотреться, успокоиться, не спорить, чтобы не сделать хуже. А уж потом...
— Ну... — мнётся Артём, хмурясь, пытаясь понять, как ответить. — Я не вникал никогда, прости. Эм, секретарша? И бухгалтерию на тебя повесили, вроде. Или что-то такое. Не обижайся, Ир, я в твои дела обычно не лезу, — он отмахивается, но вдруг выходит из кухни, и спустя пару секунд возвращается уже с папкой в руках. — Вот, ты брала отчёт делать, вроде!
При виде бумаг на Изиду накатывает тяжёлый, холодный... страх?
Она приподнимает бровь, устраивает ладонь на сердце и размыкает плотно сжатые губы:
— Я бесстрашная Изида, воительница и завоевательница.
Артём пугается, срывает с дверной ручки застиранное вафельное полотенце и принимается обмахивать им Изиду.
Изиду, так Изиду, плевать уже!
— Снова паническая атака? А врач тебе говорил отдыхать больше, спать лучше, а не романы свои строчить. Что он тебе советовал? Что же? — паникует он сам, но никак не может вспомнить.
— Какие романы? И, — она сужает глаза, — какая атака? На меня? — повышает голос.
За стенкой снова стучат.
— На-на тебя... — опускает он руку с полотенцем. — Ну, так что?
Изида рывком поднимается, сметая графин на пол.
— Кто атакует? Демоны?
Артём отшатывается и бежит в комнату за телефоном.
— Я звоню в скорую! Мне, — тут же выглядывает на неё из-за двери, теряя уверенность и меняя тон на растерянный, — звонить?
— Что они сделают? — Изида хмурится, готовая воспринимать новую информацию. — Они разбираются?
— Да, если ты... ну, бредишь, выпишут таблетки, или положат в больничку на месяцок... Ну, что, звоню? — в голосе его надежда.
Надежда, что звонить не придётся.
— Да, бараний желудочек, я про демон... — Изида осекается, мрачная как чёрт. — Почему она работает, а не ты? Она женщина! Должна наслаждаться и подставлять ноги для лобызаний! А тут есть что лобызать! Если ты полоумный, то где её мужчина?
— Так ведь... я брат. И у меня, между прочим, сложная ситуация в жизни, ты сама говоришь! Развод, знаешь ли, не шутки... — он подходит ближе, тяжело и горестно вздыхает, и садится напротив. — Ты на начальника всё смотришь. Классика. Но, как по мне, ты понимаешь всё, не дура ведь. Не светит тебе замужняя жизнь. Поэтому хорошо, что хоть я есть. Мужик в доме. Ну, что ты? — улыбается будто примирительно. — На работу идёшь? Одевайся и иди, да?
Взгляд Изиды холодеет.
— Теперь я знаю, кого использовать, если мне понадобиться провести ритуал с жертвоприношением. Зачем столько странной одежды?
— Холодно же, — ничего не понимает он из вышесказанного, но решает не вдумываться. — Ты же простужаешься, как раз плюнуть! Ир, давай быстрее, а?
— Холодно? — зиму Изида терпеть не может по понятным причинам.
Она подходит к окну, убирает штору и замирает. Везде серые высокие квадратные здания, все одинаковые, дороги огромные и чёрные, и по ним передвигаются странные существа... Машины — приходит в голову. Дорога, спальный район, работа, быстрее, ватрушки...
— Ничего не понимаю, — морщится она и оборачивается к холопу. — Какие ещё ватрушки?
— Да-да, — кивает он радостно, замечая в глазах её знакомый блеск и признаки адекватности, — и ватрушек по дороге купишь! Своих любимых. Ты ведь заслуживаешь немного счастья! Только иди скорее, ну, Ир!
— Да, мне нужно лучше рассмотреть это странное место. Может, — захватывает её щекочущее душу опасение, — это Ад? Ты, бездельник, должен проводить меня. Живо.
Она подходит к тряпью, чувствуя позыв уже, наконец, сесть. И, запыхиваясь на каждом движении, принимается натягивать на себя неприятную на ощупь, странную ткань.
Артём ждёт её у двери и переминается с ноги на ногу.
— Я не пойду никуда. Такси вызову, тебя отвезут. Холодно.
— Ты не спорь со мной! Если родился рабом, так будь нормальным, баранья головешка, рабом!
Она натягивает какие-то толстые штаны, в несколько слоёв, с какой-то неестественно красной скользящей тканью снаружи. От них моментально начинает печь ноги. И всё шуршит. Кружевную блузу в цветочек, свитер в елочку, шарф с бантиками, меховой плащ...
— Отвратительно! — выходит в коридор, едва передвигаясь.
Артём кивает, но сразу же спохватывается.
— Зато тепло! — странно, конечно, что она надела всё, что он сунул ей в руки, ну да что уж там. — Эх, с богом, — говорит зачем-то, и открывает перед Ирой дверь.
И Изида вдруг хватает его за локоть:
— Какому богу ты молишься?
— Единственному нашему всеобщему! — пугается он, и сразу же задумывается, всё ли правильно сказал.
Вроде, звучит как-то не так...
— Я не знаю такого! Куда идти?
— Туда! — махает он рукой на лестничную площадку. — Вниз, Ирочка... — и напоследок вручает ей папку с бумагами.
Лестница, что надо. Широкая.
— Надо взять на заметку вашу эту, как это слово... архитектуру...
Задумчивая и напряжённая, она начинает скрипеть по ступеням.
— Лифт сломался, — как только Артём захлопнул дверь, высовывается из соседней квартиры мелкая и морщинистая старуха. — Ай-ай, как нехорошо, сломался! Но ты потихоньку, потихоньку...
Изида останавливается.
— Лифт?
— Ага-ага, лифт, — кивает она, чему-то радуясь. — А вы там, что, небось поругались?
— Ир? — останавливается рядом с ней мужчина, идущий наверх. — Что-то ты поздно здесь...
У него маленькие серые глазки и сквозь редкие русые волосы просматривается будущая лысина.
Изида не обращает на него внимания, сосредоточившись на бабке.
— Почему ты ещё жива?
— Ась? — звучит в ответ с возмущением. — Это ещё что за вопросы такие?!
Мужчина же всё никак не уходит, улыбается Ире, останавливаясь между ней и соседкой. А затем вдруг слегка наклоняется, словно хочет что-то шепнуть на ухо Ире, и проворно, ощутимо щипает её за аппетитное бедро.
— Что ты, стесняешься теперь? А, может, ещё разок ко мне заглянешь, мм?