Кристиана беспомощно обвела взглядом собравшихся. Сейчас Йорг опять начнет спрашивать Хеннера, какие чувства он испытывает при мысли, что тогда его предал, а теперь явился праздновать его освобождение. И точно, вот оно, как угадала!
– Ты еще не ответил на мой вопрос. Ты тогда посадил меня в тюрьму, а теперь празднуешь мое освобождение – интересно, что ты при этом чувствуешь?
Хеннер стоял рядом с Маргаретой, не рука об руку, однако бок о бок.
– Да, я действительно подумал, что ты воспользуешься хижиной в качестве укрытия или перевалочного пункта. Однажды я поехал туда и оставил тебе там письмо. Возможно, меня выследила полиция, я этого не заметил. Нашел ты письмо?
– Письмо от тебя? – Йорг был сбит с толку. – Нет, никакого письма от тебя я не находил. Да и когда мне было его находить, полицейские сразу же арестовали меня. Ты упоминал об этом письме, после того как мне вынесли приговор и ты навещал меня в тюрьме?
– Совершенно не помню. Я только помню, что ты со мной не разговаривал, а только обзывался. «Долбаная задница недоделанная» – мне это запомнилось, потому что меня возмутила «недоделанная». Я так и не понял, что это могло бы значить.
– Я тогда не очень-то горел желанием беседовать с тем, кто меня выдал. Так, значит, ты не… – Йорг помотал головой.
– Судя по тому, как ты это сказал, тебя это огорчило. Тебе было бы приятнее услышать, что твой старый друг, буржуазная недоделанная задница, предал тебя?
– Приятнее, если бы ты… Нет, мне это не было бы приятнее. У меня только не укладывается, что… Уж если тебя полиция держала под наблюдением и выследила, то за кем же она в таком случае не вела наблюдения? Сколько времени тогда прошло с тех пор, как мы перестали встречаться? Ведь еще до того, как я ушел в подполье, мы уже не виделись несколько лет. Среди моих контактов ты был не слишком многообещающим, и все же полиция за тобой… – В голосе Йорга слышалось не столько огорчение, сколько недоверчивость.
– Вы никогда не были сильны в правильной оценке полиции. Впрочем, откуда мне знать! Может быть, кто-то другой из ваших приходил на перевалочный пункт, чтобы принести что-то или унести, и полиция выследила не меня, а этого человека. Кстати, не пора ли нам заняться аперитивом?
– Погодите! Погодите минутку! – Ульрих взмахнул руками. – В честь нынешнего торжества я привез ящичек шампанского, а зная, что у вас постоянные перебои с электричеством, я положил его в ручей. Погодите, я мигом!
Кристиана принесла бокалы, Дорле – оливки и нарезанный кубиками сыр, Андреас и Герд Шварц составили в кружок стулья, а Ильза нарвала маргариток, двенадцать штук – на каждого по одной.
Йорг направился к Хеннеру, который отошел в сторонку с Маргаретой, и спросил:
– А что было в том письме?
– Что твоя бывшая жена покончила с собой. Я подумал, что ты должен об этом узнать.
– О-о-о, – все так же недоверчиво протянул Йорг.
Но расчет Хеннера был верен. Самоубийство Евы-Марии произошло перед самым арестом Йорга. Получив подтверждение, Йорг еще раз сказал «о-о-о» и отошел в сторону.
– Ты хорошо врешь, – сказала Хеннеру Маргарета. – Так хорошо, что мне даже сделалось страшно, хотя, казалось бы, ты врешь ради благой цели. Ты всегда врешь только ради благих целей?
Хеннер печально посмотрел на Маргарету:
– Я так хорошо соврал, потому что действительно подумывал тогда о том, чтобы съездить в хижину и оставить там письмо. Я не знаю, из-за него ли она покончила с собой: так утверждали ее родители, но они с самого начала не признавали Йорга. Конечно, жизнь Евы-Марии сложилась бы более счастливо, если бы Йорг не стал террористом.
– Но ты не сделал этого.
– Нет. Это ничего бы не дало. Впрочем, тогда я не мог этого знать. Однако мог представить себе, что так будет.
Он помолчал, выжидая, что скажет на это Маргарета. Она только посмотрела на него сомневающимся и снисходительным взглядом.
– Ты права. Для меня это было не так уж важно. Хорошо было бы, если бы я отнесся к этому как к чему-то важному, если бы я написал письмо и отвез его в хижину. Это было бы хорошо.
11
Кристиана избавилась от мучившего ее страха. Она наслаждалась шампанским, наслаждалась обществом старых друзей и снова окружала Йорга любовью и вниманием. После шампанского сели ужинать, застолье было обставлено более празднично и изысканно, чем вчера: стол с белой скатертью, столовыми приборами из бабушкиного наследства и серебряными подсвечниками, с четырьмя сменами блюд, среди которых главным было рейнское жаркое из маринованного мяса – любимое кушанье Йорга.
Йорг рассказывал о том, как он одно время работал в тюремной кухне:
– Кухней заведовал бывший повар трехзвездочного ресторана, по крайней мере так он говорил сам, и мы ему верили. Однажды ему надоело работать до глубокой ночи, и он перешел на государственную службу с твердым расписанием. В компьютере у него были записаны десятки рецептов, с калориями, витаминами, минералами и бог весть с чем там еще, и программа, с помощью которой он составлял меню на неделю. Это были рецепты простой пищи – от кёнигсбергских биточков под соусом, с каперсами до нюрнбергских жареных сосисок с кислой капустой, так что все жаловались на однообразную пищу. Но это бы еще ничего, а вот если он надумывал приготовить что-нибудь новое и особенное, тут уж жалобы сыпались градом. И хотя он это знал, в нем все равно иногда прорывался трехзвездочный повар, и тогда он – была не была! – удивлял нас каким-нибудь таиландским или марокканским блюдом.
Карин заинтересовалась:
– Вот и я так же, как эти заключенные! Официальные застолья и встречи за чашкой кофе, которые неизбежны в моей профессии и на которых всегда подают самые лучшие угощения, для меня просто ужас. Я гораздо больше люблю, уединившись за письменным столом и уткнувшись в газету, спокойно перекусить «колбаской-карри» и картофелем фри. Я могла бы обходиться такой едой каждый день. Но ведь в моей жизни ежедневно столько всего происходит, что непритязательная еда для меня – самый лучший отдых. Разве в тюрьме еда – это не главное событие дня?
– Конечно главное. Но главное не обязательно значит волнующее. Главным становится все, о