Эрнст Теодор Амадей Гофман
Враг
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ще один большой бокал доверху, хозяин. Правда, девять уже пробило, да только дождь хлещет в окна, а мы тут уютно сидим себе теплой компанией, и сдается мне, что нынче мы немного нарушим правила и разойдемся уже после часа закрытия. Только и вы, хозяин, со своей стороны, тоже нарушьте правила и как бы ненароком пройдите мимо той бочки, из которой собирались нам налить, ошибитесь немного в сорте! Так высказался на весь зал почтенный горожанин и токарный мастер Франц Вепперинг, сидевший на почетном месте за широким столом в зале трактира «Белый ягненок».
— Ого! Ишь чего захотели! — возразил приземистый и добродушный хозяин трактира Томас, надвигая на лоб свою шапчонку черного бархата и благозвучно позвякивая связкой ключей от погреба. — Ого! Что касается правил, то есть всяческих распоряжений, установлений, привилегий, законов, эдиктов и предписаний, исходящих от кайзера и муниципалитета, то добропорядочный Томас, прославленный на весь мир трактирщик в прославленном на весь мир городе Нюрнберге, добродетели коего небо сумеет оценить и вознаградить по достоинству, разбирается в них так, что другого такого знатока не сыскать. А что до вина, то было бы нарушением всех правил, если бы я ради вас, мастер Франц, прошел мимо нужного бочонка и налил вам лучшего вина, чем надлежит и за которое заплачено.
— Но вы и впрямь дерете за вино лишку, — вступил в разговор сосед Вепперинга по столу, — а ведь могли бы скостить пару-другую крейцеров за меру таким старым завсегдатаям вашего заведения, как мы.
— Уж и не знаю, — смеясь возразил Томас, — уж и не знаю, чего вы от меня хотите, господа хорошие, вы и так пьете у меня самое прекрасное, самое благородное, самое вкусное и самое огненное вино во всем нашем славном Нюрнберге, и угощаю я вас им просто по дружбе. Ибо те жалкие несколько крейцеров, которые вы мне за него платите, не что иное, как ответная любезность за мой труд: вино-то налил вам я. Но, видимо, вы, господа, полагаете, что нам, трактирщикам, вино ничего не стоит и что на дворе у нас по-прежнему проклятый 1484 год, когда целое ведро вина отдавали за одно-единственное неразбитое яйцо, однако для того были особые причины. Не знаю, слышали ли вы, господа, историю о разбитых куриных яйцах? Может, хотите, чтобы я вам ее рассказал?
— А мы покуда должны помирать от жажды, — крикнул Вепперинг. — Нет уж, держите ваши байки при себе, а нам принесите такого хорошего вина, чтобы вам не было за него стыдно.
— Мне бы очень хотелось, — подал голос глубокий старик, сидевший в отдалении подле угла стола, молча смакуя домашнее варенье из небольшой плошечки и прихлебывая по глоточку весьма благородное вино, — мне бы очень хотелось, дорогие гости, чтобы вы попросили нашего хозяина рассказать историю о разбитых яйцах, ибо история эта на редкость забавна и хороша.
— Ну, раз вы хотите, — крикнул Вепперинг, — раз уж вы хотите, уважаемый господин доктор, то пускай Томас рассказывает, сколько его душе угодно, а мне все это время придется смачивать пересохшую глотку каплями из родника надежды.
Трактирщик, сияя от радости и удовольствия, быстренько повесил связку ключей на место, уселся за широкий стол против своих гостей и, неторопливо прихлебывая из большого бокала с вином, оперся локтями о стол и подпер ладонями щеки.
— Итак, я расскажу вам, высокочтимые гости и достойнейшие друзья, чудесную историю о разбитых яйцах, причем расскажу не так, как мне на ум взбредет, а по возможности с теми же изысканными фразами, оборотами, словами и выражениями, какие употребляет старинный летописец, который прекрасно владел языком и умел подобающим образом строить свою речь.
Ранним утром, в день Евангелиста Марка, в год от Рождества Христова 1484, по дороге из Фюрта в Нюрнберг шло очень много сельского люда, который нес и вез жителям Нюрнберга те продукты своего хозяйства, в которых горожане нуждались для пропитания и насыщения своей плоти. В толпе крестьян выделялась своей статью одна женщина в воскресном платье, которая в ответ на приветствие «Слава Господу нашему Иисусу Христу!» всякий раз смиренно склоняла голову и отвечала: «Во веки веков!» И вообще — захоти люди подметить в ней что-нибудь чужеземное, ничего бы не вышло: женщина производила впечатление благочестивой и честной здешней крестьянки.
Она несла корзину превосходных куриных яиц, и каждому, кто удивленно восклицал: «Соседка, какие у тебя прекрасные чистенькие яйца!», она отвечала очень приветливо, блестя маленькими серыми глазками: «А то как же, моей курочке негоже нести не самые красивые яйца, ведь они предназначены для уважаемой нашей бургомистерши, которой я доставлю их прямо на кухню». И она действительно направилась прямиком к дому бургомистра.
Войдя, она послушно и смиренно исполнила то, что повелевал сделать стишок на стене:
Кто в дом по ступеням взойти пожелает,
Пусть тщательно ноги внизу вытирает.
После этого фрау Марта, экономка, провела ее к почтенной супруге бургомистра, находившейся в парадной кухне.
А там все сверкало и блестело, так что глазам было больно. Повсюду стояла красивая металогическая посуда, иногда такой тонкой работы, словно ее изготовил сам Петер Фишер. Пол был паркетный и натерт до блеска. Все изящные и тонко сработанные вещицы, какие только могут поставлять наши токарный и столярный цехи, были здесь представлены. Сама же бургомистерша восседала в великолепном ореховом кресле, инкрустированном черным деревом и обитом зеленым бархатом с золотыми кистями, шириной никак не меньше пяти футов: мерка для сиденья снималась с зада бургомистерши.
Крестьянка с поклоном подала корзинку с яйцами супруге бургомистра, заверяя с жаром, что ее лучшая курочка уж так старалась снести для госпожи бургомистерши самые распрекрасные яйца.
Бургомистерша с милостивым видом приняла корзинку из рук женщины и передала ее своей экономке, фрау Марте.
Но когда крестьянка потребовала плату за яйца, бургомистерша и фрау Марта, принявшие корзину яиц за весьма приятный знак личного уважения, сильно разгневались, и бедной крестьянке с превеликим трудом удалось получить за свой товар лишь половину самой низкой цены.
Тем временем фрау Марта пересчитала все яйца и не нашла для столь хрупкого товара более подходящего места, чем зеленое бархатное сиденье кресла бургомистерши, с которого та как раз встала.
Следуя рекомендации Парацельса, бургомистерша решила немного утишить всплеск эмоций, приняв несколько рюмочек шнапса, после чего вновь уселась в удобное кресло. Но когда она мягко опустилась