— Одно другому не мешает, — парировал я. — Если время и монеты останутся, можно будет и к девкам прицениться. Но пока что меня интересует оружие и лекарства. Остальное… остальное тоже интересует, но не так сильно.
— Оружие? Где оружие там продается — знаю, надо в лавку купца Мейерса зайти, у него хороший выбор, — ухмылка сползла с его лица. — Про лекарства не знаю, надо спрашивать.
— Спросим, Юрий Петрович, — подтвердил я. — Думаю, стоит договориться так. Эту неделю обживаемся, а потом съездим и к немцам, посмотрим, чем они смогут меня удивить.
[1] Гребнево — это нынешнее Фрязино. Усадьба, что стоит там сейчас, ничего общего с поместьем XVII века не имеет, всё было построено в первой трети XIX века.
Глава 7
Образец для подражания
В воспоминаниях о Москве времен Алексея Михайловича приезжие иностранцы особенно выделяли русские бани — позже это дало повод зубоскалам скопом записать всю Европу в грязное, застоявшееся и залитое духами болото. Про сам город они писали мало, отмечая лишь длинные стены и камень с кирпичом для Кремля.
Я на эту Москву немного поглядел. Что-то увидел через слюдяные окошки кареты, но основную информацию получил, забравшись с Ерёмкой на колокольню Ивана Великого — по нынешним временам это был самый высокий небоскреб мегаполиса, каковой считали стольный град всё те же иностранцы, да ещё и стоящий на вершине холма. И впечатление у меня сложилось не самое лестное — сказать «деревня деревней» значит очень сильно польстить Москве семнадцатого века.
Застройка Кремля на общем фоне выглядела образцом планирования, но хаосом от неё пахло очень заметно. Впрочем, это было хотя бы понятно — места мало, желающих много, вот и выкручивались, как могли, а могли не очень хорошо. Поэтому всюду глаз натыкался на разномастные стены, выкрашенные грязной побелкой, здания, построенные в разных архитектурных стилях. Нормальный человек, вкусив этой тесноты и пестроты, очень хотел вырваться на простор. Нормальным, похоже, был я один — Еремка, которого я спросил напрямую, в Кремле чувствовал себя как рыба в воде, а потому его поездка в Преображенский дворец не прельщала. Впрочем, за царевичем он был готов хоть в огонь, хоть в воду — и такая преданность заслуживала вознаграждения. Я ему даже копеек местных отсыпал, расчувствовавшись, пусть отнесет мамке, вдове боярского сына, сложившего голову на польской войне.
Худо-бедно можно было принять застройку Китай-города — это было торговое место, кое-где разбавленное обширными боярскими дворами, чернь рядом с Кремлем не селилась. Но и тут всё было не слава богу — на этом ограниченном пространстве уместился огромный гостиный двор, посольская гостиница, а церковники даже несколько монастырей сумели впихнуть.
Ну а за стенами Кремля и Китай-города творился сущий бедлам, который лишь немного упорядочивали вылетные трассы этого времени, то есть улицы, которые вели к дорогам важнейших направлений — на Тверь, на Дмитров, на Ярославль, на Смоленск, на Владимир. Вся остальная застройка подчинялась принципу слобод — живут в районе, например, бронники, их домишки понатыканы впритык друг к другу, а вокруг — пустое место для посевов и выпаса скота, потому что бронникам и их семьям надо чем-то питаться. И попробуй чужой пройти по этим полям — пришибут, имени не спросив, да и прикопают тут же, чтобы удобрения сэкономить. И таких слобод в Москве — больше сотни, правда, часть из них находится за границами Земляного города, но это больше относится к стрелецким поселениям, которые, по сути, были пригородными сёлами со своими покосами и посевами.
И всё это было выстроено без какого-либо генерального плана — просто когда-то царь выделил под конкретную отрасль местной промышленности земельку, а потом это вошло в традицию, которая сильнее закона. Ну а что там слобожане строят внутри слободы, как прокладывают улицы и переулки — никого и никогда не волновало, жители почти всё делали сами — выбирали себе начальство, устраивали пожарные команды, отстраивались заново, если эти команды не справлялись с огнем. Ну и плодились и размножались, из-за чего отведенные одной семье участки становились всё меньше и меньше, а количество срубов превышало все разумные пределы.
Ну и во время инспекционной поездки по подведомственным сёлам я вдоволь насмотрелся на быт крестьянских хозяйств семнадцатого века. В принципе, всё выглядело не очень плохо, эти села и деревни даже выглядели зажиточными — неплохие рубленные дома, большие участки при них, много коров и лошадей, не говоря про мелкий скот и курей с гусями, так и норовившими кинуться под колеса моей кареты и под копыта коней сопровождавших меня стрельцов. Даже сами крестьяне выглядели вполне довольными жизнью — хотя я не исключал, что им под угрозой плетей было велено улыбаться и махать. С другой стороны, царские сёла и много позже считались привилегированным местечком, а большинство проблем были вызваны жадностью как раз приказчиков.
Мне эти люди сразу показались подозрительными, но Трубецкой посоветовал не торопиться — пусть, мол, привыкнут к тому, что у них теперь другой руководитель, сидящий относительно близко, а не в далеком Кремле. Но позже, видимо, придется начинать настоящие репрессии, выясняя, кто и сколько украл, куда дел и по чьему приказу действовал. Князь со мной согласился, добавив от себя, что за такими ребятами нужен постоянный присмотр — иначе начинают борзеть и перестают видеть берега. Конечно, говорил он не так, но смысл оставался тот самый.
Честно говоря, я с трудом понимал, во что ввязываюсь. Удел мне был нужен не особо, я бы удовлетворился одним проживанием во дворце. Но у царя, наверное, были какие-то свои резоны поступить так, которыми он со мной не поделился. Впрочем, в обиде я не был. Во время поездки я убедился, что Петру было из кого составлять свои потешные полки — недорослей в сёлах было много, и всех их ждала одна судьба