— Тебе, наверное, ничем, — царь потрепал меня по голове. — А вот остальные его хорошо знают. На польской войне его десяток прямо чудеса творил, если нужно знать, где неприятель и что он злоумышляет — надо Попова и его людей посылать, они всё сделают. Я посмотрел-посмотрел, да и забрал их к себе поближе. Он уже навыки свои передал кое-кому, а сам от безделья мается в слободе. Вот и пусть немного развлечется. Но предупреждаю — если он мне понадобится, уедет от тебя по первому моему слову, а тебе я замену дам. Поговори с ним, как в Преображенский доберетесь, он плохого не посоветует.
В принципе, уже кремлевские стрельцы были царским подарком. Как и прочие стрелецкие приказы, кремлевские получали довольствие из Стрелецкого приказа, но в приоритетном порядке, а ещё им сверху кое-что докидывал царь. По сути это была его личная гвардия — что-то вроде мушкетеров короля из романов Дюма. Полк — вернее, приказ, полками стрельцы начнут считаться чуть позже — был большой, в нем состояло около двадцати отдельных сотен, вооружен и устроен по образцу западных военных компаний, так что его огневая мощь могла смести любого супостата, которому не посчастливится встретить этих бойцов в чистом поле.
Ну а стремянные стрельцы — это личная и персональная охрана, а также, если я правильно понял слова царя, много ещё кто. Круглосуточно, правда, они охранять мою тушку не смогут, но поговорить с этим Поповым, наверное, стоит — хотя бы для того, чтобы выходить к народу безбоязненно.
— Благодарю, государь.
Я низко поклонился, и развернулся на выход.
Видя, что царь освободился, к нему подскочил Трубецкой с ворохом бумаг — видимо, какой-то подьячий ждал под дверью палаты, пока заседание не закончится. Мне было не очень интересно, чем именно собирался озадачить царя глава Дворцового приказа — я полагал, что такое хозяйство требует неусыпного внимания.
— Государь, не откажи роспись свой поставить, вот тут и вот тут…
Подьячий крутился тут же, а потом расторопно подставил спину, на которую этот ворох и лёг. Ну да, царя надо ловить тепленьким, ведь наверняка речь идет о деньгах.
— Это на что такая сумма потребна? — услышал я недовольный вопрос Алексея Михайловича и невольно сбавил шаг.
— Так трубы, государь, — объяснил Трубецкой, — свинцовые трубы. Опять водовод прохудился, не в нижние фонтаны вода поступает, а под стену льется. Менять надобно.
— Дорого… — пробормотал царь.
Я оглянулся — он всё-таки ставил свой вензель на нужных бумагах, которые, судя по всему, были требованиями к казне о выдаче денег. Ну да, водопровод дело нужное и современное, но денег на его содержание уходит прорва. Вот только…
Мне что-то не давало покоя, и лишь на самом пороге палаты я осознал, что именно.
Свинцовые трубы.
Я едва не кинулся назад, чтобы расспросить Трубецкого об этом звере, но память мне всё подсказала и без урона чести царевича. Кажется, я нашел ещё одну причину срочно покинуть Кремль и оказаться как можно дальше от него на неопределенный срок.
Наверное, только шоком из-за попадания в тело царевича Алексея можно было объяснить то, что я забыл про свинцовые трубы кремлевского водопровода. Лет сорок назад, в тридцатых годах этого века, Михаил Федорович позвал в нашу страшную Московию какого-то шотландца-инженера. Тот, разумеется, приехал, получил причитающийся ему гонорар — и построил в Кремле диво дивное и чудо чудное. Конечно, это были не те краны в ванной комнате и на кухне, к которым я привык в своем времени, всё было значительно проще. Теперь в бывшей Свибловой башне имелся иностранный механизм, который с помощью старой клячи заполнял водонапорный бак, а уже из него по системе труб вода подавалась в различные хозяйственные постройки Кремля, а также в несколько разбросанных тут и там фонтанов. В принципе, ничего плохого в этом изобретении не было — я даже был готов смириться с тем, что башня, названная в честь бояр из рода Свибло, теперь чаще упоминалась как Водовзводная. В конце концов, эти бояре дали название целой подмосковной деревушке — и хватит с них, тем более что они исчезли два века назад. [1]
Вот только шотландец по современной ему моде использовал трубы и емкости из свинца — самого простого в обработке металла, который сейчас был ещё и самым доступным. То есть все обитатели Кремля вот уже четыре десятилетия пили воду со свинцом, о вреде которого знал даже я, человек от химии максимально далекий. Причем там было превышение предельно допустимой концентрации этого элемента в сто, кажется, раз.
Правда, я ничего не слышал о том, что при обследовании царственных остатков находили признаки свинцового отравления, но я и не искал специально, а в общем доступе такие сведения не попадались. Вот про ртуть писали — якобы от этого ещё царь Грозный помер. А про свинец — молчок. Но я не решился рисковать и ещё больше уверился, что мне надо пожить некоторое время подальше от Кремля и его свинцовых труб.
Я даже нашел у своего тела «свинцовую кайму» — слава Богу, это был один из ранних симптомов отравления, так что до наглядного проявления беды в виде безвременной кончины ещё оставалось время. Симеона я пока не видел, как и остальных своих братьев и сестер, но предполагал, что и у них может быть что-то подобное, царь, насколько я смог заметить, не залезая ему в рот грязными пальцами, этой участи избежал — но было непонятно, надолго ли. До смерти Алексея Михайловича оставалось всего семь лет — а он был ещё относительно молод.
В пользу моей теории о том, что за ранние смерти царевичей и царевен отвечала именно кремлевская вода, говорило и то, что Анна, например, скончалась в четыре года, да и Симеона конец ждал именно в этот срок — а это и был один из кризисных возрастов. Отмеченные современниками умственные расстройства Федора и Ивана тоже можно списать на свинец — впрочем, тут надо делать поправку на то, что все мемуаристы были в восторге от Петра, а его предшественников принижали, как могли. Во всяком случае, Симеон Полоцкий на ум и сообразительность юного Федора не жаловался.
Сам Петр мог избежать свинцовой опасности лишь потому, что с детства чаще жил как раз в