А в нашем институте издавалась многотиражка «Политехник», и в одном из номеров я наткнулся на подборку студенческих стихов. Стихи были неплохие, но, мне казалось, не лучше моих собственных. А в сопровождавшей подборку заметке говорилось о литературном объединении при нашей газете, которое возглавляла сама главный редактор. Фамилии всех участников событий я давно забыл, но назовем ее условно: Сорокина. Информация эта меня окрылила. Я, конечно, читал свои стихи друзьям и знакомым, многим они нравились, но услышать компетентное мнение настоящей поэтессы и коллег самодеятельных поэтов мне очень захотелось. И я решился осчастливить членов литобъединения своим появлением.
Компания оказалась престранная. Был там один парень-первокурсник (он потом перевелся в университет на философский факультет) и семь-восемь девчонок. Рядом с Сорокиной сидела молодая курчавая девчушка с явно неславянской внешностью. Назовем ее условно: Пульман. После приветствий и знакомства принялись читать стихи. Все было внове, все было интересно. Я слушал, открыв рот. Стихи были, надо сказать, престранные, отдающие декадентством, но гладко написанные, обкатанные… Сорокина, видя мое внимание к чужим стихам, прониклась ко мне симпатией и предложила почитать без очереди. Я опешил, был не готов к такой встрече, считал себя учеником, которому надо сидеть и помалкивать. Но не стал отказываться, а решил прочитать свои «Плюс пять».
Странно прозвучало мое безыскусное произведение в святилище декадентского духа. Но это я сейчас понимаю, а тогда со всей искренностью молодости выдал на-гора самое лучшее, что у меня было. Я, вообще-то, был готов к критике коллег и хотел ее услышать, но не дождался. Сорокина всех опередила. С нескрываемым волнением в голосе она произнесла:
Иногда встречаются в стихах маленькие жемчужинки. Вот и в этом стихотворении есть такая жемчужинка: этот чудный переход:
На улице плюс пять,
А в сердце — ноль!
Так может сказать только большой поэт. Это такая находка! Мы непременно включим твое стихотворение в следующую подборку нашей литературной странички. Ты принеси мне текст.
Я был на седьмом небе от счастья! Представь, в 18 лет услышать, что ты написал чуть ли не шедевр… И совсем не заметил ехидных взглядов Пульман и других девчонок. Меня уже не интересовало их мнение. Ведь меня похвалила настоящая поэтесса, имеющая собственную книжку стихов, чуть ли не член Союза писателей! Окрыленный успехом я летел в общежитие рассказать о нем своим друзьям…
Еще два-три раза был я на заседаниях ЛИТО и успел разглядеть Пульман. Она была из породы школьных отличниц, ищущих расположения учительницы, которые докладывают «наверх» обо всех школьных происшествиях. Такая девочка-наушница. Но я и не представлял, что она может иметь такое влияние на Сорокину… Когда через месяц вышла очередная литературная страничка без моего стихотворения, я попросил объяснений у Сорокиной. Она стала невнятно говорить что-то об уровне стиха, слабых рифмах. Но говорила неубедительно, путалась. Тогда Пульман решила прийти ей на помощь и высказала все то же самое, но в категоричной манере. Стало ясно, что Сорокина, не будучи убеждена, повторяла слова Пульман. Было обидно, досадно, но родилась и какая-то злость на несправедливость, обман. Я решил улучшить стихотворение, сделать рифмы безупречными, чтобы никакая Пульман не смогла больше подкопаться. И у меня отлично все получилось. Я уже владел стихотворной техникой достаточно бойко, так что рифмы стали безупречны. Лет через 10 я еще раз попытался переделать это стихотворение — и опять успешно. Но ни второй, ни третий вариант я не показал никому. Потому что, исправляя рифмы, переставляя слова, я уничтожал сам дух вдохновения, который был незримо в первом варианте. Через 10 лет я это окончательно понял и вернул стихотворению начальный вид. А в ЛИТО я больше не ходил.
Вот сейчас рассказал тебе эту историю и понял, что я должен быть благодарен этой Пульман. Ведь ее подлые интриги, наверное, и выковали мой стихотворный почерк, заставили прожить жизнь, далекую от официальной поэзии, и, в конце-концов, позволили мне написать мой главный поэтический труд «Онегин наших дней». Большой ей поклон.
Василий ободряюще похлопывает меня по плечу. Я знаю его трепетное отношение к моим стихам. Он до сих пор хранит мои юношеские письма с незрелыми поэтическими опытами. Я благодарен ему за это внимание, ведь так редко начинающие поэты могут рассчитывать на чью-то поддержку. Мне повезло, и может потому, я и не бросил свое бумаготворчество.
Поцелуй
— А вот у меня был случай, — говорит он. — Опять же в Новогоднюю ночь в нашем общежитии, но только на первом курсе. Как-то так получилось, что в нашей группе с самого начала учебы образовались пара влюбленных. Оба жили в общаге: Евгений был нашим комсоргом, заводилой во всех делах, а Светка — симпатичной блондинкой, во взгляде которой, казалось, навсегда поселилось удивление. Молодые, симпатичные они были прекрасной парой. К Новому году наша группа успела подружиться, и было решено праздник встречать всем вместе в общежитии. В комнате, где жил Евгений с друзьями, составили вместе 2 стола, каждый принес, что мог из закусок, купили в складчину вина с шампанским — и праздник начался. Выпили-закусили, встретили Новый год на Урале, потом в Поволжье. К этому времени доварилось мясо, и начали хлопотать, раскладывая всем горячее. Но тут выяснилось, что кому-то не хватило тарелки, кому-то вилки… Светка кинулась принести недостающее из своей комнаты. Но нужен был помощник, и она позвала с собой меня. Мы шли по лестнице, оживленно болтая, нам было легко и радостно. Вся жизнь и будущий год рисовались в розовом свете…
В комнате у Светки никого не оказалось, мы взяли, что было нужно, и подошли к выходу. Выключая свет, я оказался совсем близко от ее лица. Она подняла на меня свои вечно удивленные глаза. Пары вина закружили меня в радостном вихре, рука, тянувшаяся к выключателю, щелкнула кнопкой, и в наступившей темноте я наклонился и жадно поцеловал ее в губы. Она потянулась навстречу, прильнула ко мне всем телом. А когда страстный поцелуй закончился, прошептала: «Что мы скажем Женьке?» Оглушенный поцелуем, полный смятения, я подумал, что она решила пожаловаться своему любимому на мое нахальство, и брякнул: «А ничего