Гвардейцы-семеновцы двигались хорошо слаженной колонной навстречу опасности, маршируя в ногу. Солдаты накануне плотно поужинали и поспали несколько часов, и это сняло с них усталость в достаточной степени, чтобы с новыми силами опять вступить в битву с неприятелем. Вскоре наши разведчики, выдвинувшиеся вперед, напоролись на французских разведчиков. Словно тени, вражеские егеря возникали из-за деревьев, двигаясь с грацией и ловкостью, присущими только настоящим охотникам. Они хитро использовали природные укрытия, чтобы подобраться к нам поближе. Но и наши разведчики тоже оказались не лыком шиты и вовремя заметили опасность.
Впереди на флангах вспыхнули перестрелки. Это разведчики противоборствующих сторон перестреливались между собой, выдавая собственное местоположение. И семеновцы, повинуясь командам, брали ружья наизготовку. Я же чувствовал, как нарастает напряжение. Ведь моим пехотинцам предстоял бой с превосходящими силами противника, да еще и с кавалерией. А это означало жестокое противостояние, в котором выживут далеко не все.
Огонь из ружей раздавался, как гром, разрывающий тишину зимнего леса, и каждый выстрел звучал, словно вызов. Крики раненых, полные ярости и боли, смешивались с завываниями ветра, создавая новую увертюру войны, которая разносилась по всему зимнему лесу. А следом за вражескими разведчиками, которые пробирались пешком в сторону монастыря, на нас двинулись и основные силы конных егерей, выметнувшись в атаку со стороны старых выработок.
Я отдал приказ, и семеновцы перестроились в каре так четко, словно бы находились на учениях. Они свое солдатское ремесло знали твердо, быстро образовав правильный прямоугольник. Первые шеренги, произведя залп по атакующей кавалерии, упирали приклады в мерзлую землю, вставая на одно колено и направляя штыки под углом в сторону противника, создавая на его пути колючий стальной забор. Остальные шеренги стреляли по моей команде, когда неприятель приближался на расстояние, достаточное для уверенного поражения. А задние шеренги в это время перезаряжали ружья. В центре же всего построения прямоугольного каре находился я сам вместе с резервной командой, предназначенной для того, чтобы ликвидировать прорыв там, где это будет необходимо.
Стоя на своем месте, я ощущал напряжение момента. Я видел, как наши пехотинцы, мужественно сжимающие ружья, готовились встретить натиск врага. В их глазах читались ярость боя и бесстрашие. Каждый из них понимал, что в этот миг они не просто солдаты, воюющие во славу Отечества, но и защитники самих себя, своих собственных жизней. И победа на этом поле боя зависит от каждого. Железная дисциплина, к которой приучились семеновцы, спаяла их так, что ни у одного из них не возникала мысль бросать оружие и бежать от неприятеля даже в самые трудные моменты боя. Их готовили стоять насмерть под вражеским натиском. И они стояли.
В этот момент французы, подобно волнам, накатывающим на берег, обрушились на наше каре. Их крики, полные ярости и уверенности, смешивались со звуками выстрелов, которые егеря производили из своих карабинов на скаку еще издали. Но с седел они, хоть и были конными егерями, все-таки стреляли на скаку не слишком точно. В этот момент я почувствовал, как сердце мое замирает с каждым залпом, ведь любая пуля из тех, что свистели вокруг, могла стать смертельной. Но, пули пронеслись мимо моей головы, а семеновцы не дрогнули. Гвардейцы стояли вокруг меня, словно чудо-богатыри, хотя то один, то другой в шеренгах нашего каре, падали, сраженные пулями.
Я старался рассчитывать залпы таким образом, чтобы пораженные вражеские всадники и их кони, падая, не долетали до нашего строя, в то же время, образуя перед ним завалы из мертвых тел, служившие дополнительным препятствием для кавалерии. Французских конных егерей, пытавшихся атаковать нас, повсюду встречал плотный огонь из ружей и сомкнутые штыки. Но, четко разить неприятеля не всегда получалось. Вскоре в воздухе уже витал запах пороха и крови. Всю низину над замерзшим болотом заволокло едким пороховым дымом, который, к счастью, сносил в сторону усилившийся ветер. А зимний лес, совсем недавно спокойный и мирный, наполнился звуками битвы.
Лошади и их всадники летели на нас, не зная страха. Они сшиблись с нами, когда мы находились на середине замерзшего болота. В тот миг, когда французская кавалерия, словно буря, вылетев со склона холма, и, разогнавшись, обрушилась на наше пехотное каре, воздух наполнился гулом копыт, ружейной канонадой и звоном металла. Боевые кони под бесстрашными всадниками летели на штыки, натыкаясь на них и погибая, но постепенно сминая своими мертвыми телами наше построение. Но, гвардейцы Семеновского полка крепко держались, стоя плечом к плечу. А дыры в нашем построении быстро затыкали солдаты из резерва. И первый наскок французских кавалеристов не смог сокрушить нас.
Глава 26
Я внимательно наблюдал за тем, как мои солдаты, сильно уступающие неприятелю в численности, собрав всю свою волю, отражали вражеский натиск. В каждом гвардейце-семеновце присутствовала непреклонная жажда жизни, спаянная с железной воинской дисциплиной. И потому эти чудо-богатыри не поддавались ни страху, ни панике. Я понимал, что не только физическая сила и выносливость, но и воинский дух, стойкость, и готовность к жертвенности ради победы определят исход этой битвы пехоты с конницей. Мой взгляд скользил по лицам солдат, полным решимости. И я хорошо понимал, что в этот миг все они связаны невидимой нитью воинского долга и чувством боевого братства, которое крепче всего, когда бойцы плечом к плечу противостоят супостатам.
Все семеновцы действовали слаженно, демонстрируя воинские умения, приобретенные за годы тренировок. Их движения были продуманы и осмысленны, а каждый их выстрел, как и каждый убийственный удар штыка навстречу вражеским кавалеристам, когда те пытались ворваться в наше каре, были полны храброго отчаяния на грани безумства и, одновременно, наполнены надеждой победить. В этот момент мне казалось, что время замерло, оставив лишь звуки сражения и стук моего сердца. Отдавая приказы, я с нетерпением ждал начала атаки Дорохова, но, его кавалеристы, по-видимому, все еще не обогнули проклятый холм, чтобы зайти в тыл к французам.
Тем временем, бой продолжался. А каждый куст и каждая кочка посреди замерзшего болота становились свидетелями очередного противостояния русских и французов, где человеческая природа и солдатская судьба переплетались в смертельном танце битвы. Снежные вихри поднимались в воздух под ветром и кружились, смешиваясь с серым пороховым дымом, словно призраки, наблюдающие за этой вооруженной борьбой. И лишь последние одинокие звезды, сверкающие на предрассветном небе, которое уже начинало отчетливо светлеть, готовясь принять очередной восход солнца, оставались безмолвными свидетелями того, как русские гвардейцы писали собственной кровью новую страницу военной истории на холодном белом холсте