Я ответил поручику:
— Для начала закончим допрос офицеров. Необходимо использовать их всех, чтобы узнать побольше о силах и планах противника. А утром наших пленных я предлагаю отпустить. Пока они дойдут пешком до Вестина, мы уже доберемся до Здешова.
Дорохов не слишком обрадовался моему предложению, проговорив угрюмо:
— Была бы моя воля, ротмистр, я умертвил бы всех проклятых лягушатников. Даже пули не стал бы на них тратить. Приказал бы своим солдатам переколоть французов штыками. Вот отпустим мы их безоружных, а им опять выдадут ружья. И они снова пойдут на нас. Так что, надо бы по здравомыслию уничтожить пленных супостатов. Но, я же понимаю, что тогда непоправимо пострадает наша офицерская честь. Нас сочтут преступниками, убившими безоружных. Потому соглашусь с вашим решением беспрекословно. Оно единственно правильное, если учитывать наличие у нас чести. А честь у нас, разумеется, есть.
Выслушав мнение храброго поручика, я невольно вспомнил о том, как быстро меняется судьба на войне. Мы с Дороховым, как русские офицеры, являлись лишь маленькими винтиками огромного и страшного военного механизма. И в нынешнем положении, отколовшиеся от своей армии и лишенные указаний из штаба, именно мы решали, кому жить, а кому умереть. В этом конкретном месте мы имели возможность распоряжаться судьбами людей, словно боги. И каждое наше решение могло изменить ход событий. В тот момент среди руин монастыря я ощутил всю тяжесть ответственности офицера за судьбы людей. И не только своих солдат, но и солдат противника, оказавшихся у нас в плену.
Я испытывал противоречивые чувства, по-прежнему был полон идеалов патриотизма, гордился нашей победой над французскими егерями, мечтал о скорейшем возвращении в Россию, о славе и прогрессорстве во имя развития Отечества и его превосходства над другими державами. Но, сейчас все эти благие помыслы смешивались с горечью и состраданием. До того, как приступить к допросам, я сам оказывал первую помощь раненым, перевязывая их. И, задумавшись о судьбах пленных французов, которых я видел в лагере, я почему-то, первым делом, вспоминал именно раненых, страдающих от ран, чьи лица выражали лишь боль и страх. А ведь и я сам не так давно был в подобном же положении, получив серьезную рану при Аустерлице и оказавшись в плену. И все это напоминало мне о том, что война — это не только сражения, победы, честь и слава, но, прежде всего, человеческие трагедии.
Я отчетливо понимал, что за каждым солдатом и офицером стоит своя собственная история — его семья, дом, детство, юношеская любовь, надежды и мечты. Я видел, как в глазах раненых отражалась не только ненависть к врагу, но и тоска по родным, по мирной жизни, которую они оставили. От боли многие, что наши, что французы, звали маму. От этого в моем сердце возникало чувство жалости, и, глядя в огонь костра, я начал размышлять о том, как легко судьба человека может повернуться в другую сторону. Потому что война забирает не только жизни, но и надежды, превращая многих солдат в блеклые отражения себя прежних. Почти все они, по сути, попаданцы, попавшие на войну из мирной жизни не по своей воле.
Но, костяк любой армии все же состоит из таких людей, как мы с Дороховым, воинов по собственному осознанному внутреннему выбору. А воинский долг требовал от нас быть беспощадными к врагам Отечества. И мы с поручиком старались всегда следовать этому правилу. Но, даже Дорохов хорошо понимал, что иногда необходимо все-таки сделать исключение, проявив великодушие и милосердие. Иначе можно легко перейти тонкую грань, отделяющую военную необходимость от военного преступления.
Завершив допросы французских офицеров далеко за полночь, мы с Дороховым устраивались ко сну. Я отошел, чтобы отлить, заодно любуясь пейзажем. Если пофантазировать, то заброшенная монашеская обитель, с ее обветшалыми стенами и с пустыми провалами окон в двух башнях зловещего вида, казалась хранилищем древних и страшных тайн этого места. Зимний лес вокруг руин чумного монастыря, расположенного на берегу замерзшей речки, создавал необычное ощущение уединения. Словно бы и не было вокруг никаких городов, а от человеческой цивилизации остались одни лишь эти развалины. Впечатление цивилизационного краха усиливал и разрушенный арочный мост, находящийся неподалеку. А игру теней можно, при желании, принять за пляски призраков. И, созерцая руины, мне было вполне понятно, почему моравы выдумали себе историю с неуспокоенными душами умерших, танцующими в этих развалинах до сих пор.
Идя обратно, я подумал о том, что, впрочем, все это ерунда. Чума давно из монастырских руин выветрилась. И никакие призраки в них, разумеется, не водились. Просто люди склонны сами выдумывать себе всякие страшные россказни. Средневековые суеверия еще очень сильны в этих краях. Но, цивилизация никуда и не делась. Ее представители, солдаты, грелись прямо сейчас возле костров. И снег, покрывающий землю и деревья, искрился в отсветах пламени вокруг нашего временного лагеря. А морозный ветерок приносил легкий шепот леса.
Проверив в последний раз караулы перед сном, мы с поручиком устроили себе лежанки возле костра, сложив их из свежих еловых лап, только что срубленных и принесенных денщиками из леса. Я и поручик были из тех людей, которых никогда не пугали трудности походной жизни, отсутствие удобств и холод. Костер обеспечивал нас теплом, а еловые лапы служили не только ложем, но и дополнительными одеялами. Караульные и их начальники унтер-офицеры, которые ночью менялись каждые два часа, постоянно устраивали обходы и следили за тем, чтобы костры не гасли и, в то же время, не расползались от ветра углями слишком близко к спящим.
Засыпая под ночным морозным небом, усыпанным далекими звездами, я слушал треск дров в костре и шорох ветра в руинах, погружаясь в темные глубины размышлений. В моем сознании разными потоками, подобно разным ручьям, сливающимся в единую реку, смешивались чувство долга и неуверенность в своих силах. Я вновь и вновь размышлял о предназначении своего попадания. Чаще всего думая о том, что, раз я попал именно сюда, значит, это для чего-то понадобилось Вселенной. И вряд ли мое попаданство в тело князя Андрея обусловлено простой случайностью.
Но, мысли мои в этот момент перед сном были полны противоречий. «Что значит добиться здесь успеха на