Дома он продолжал думать о ней. Мысли его были возвышенны. Он не пытался представить Ирину в своих объятиях, не раздевал ее мысленно и не впивался в воображаемые губы поцелуем. Сомнения одолевали его. Он не был уверен ни в чем. Он боялся, что не справится с волнением в первую минуту их близости, что не сможет ее удовлетворить (он читал о подобном в контрабандном журнале), что окажется не способным содержать семью и воспитывать детей. Он мысленно выстраивал их будущую семейную жизнь, хотя и думал, что уговаривает себя отказаться от встреч с будущей женой. Через два дня он уже утвердился в мысли, что больше никогда не увидит ее. Но за полчаса до назначенной встречи какая-то сверхъестественная сила как будто взяла его за руку и повела на свидание. Они встретились как старые любовники, чуть ли не с разбега обнялись, и он впервые поцеловал ее.
Скороспелый роман развивался стремительно. В редкие теперь минуты одиночества Николай вдруг стал испытывать болезненное стеснение в груди, которое среди людей творческих называется «вдохновение». Впервые это забытое чувство он испытал еще в десятом классе, когда совершенно неожиданно, непредсказуемо прервалась его первая любовь. Вернее, его любовь осталась с ним, а девушка, на которую было направлено это возвышенное чувство, не желала больше с ним встречаться. Тогда из этого томительного стеснения груди впервые родился корявый, неумелый стих:
Все прошло между нами, все кончено,
Все прошло, ничего не вернешь.
Но ведь жизнь-то моя не испорчена,
Разлюбила меня, ну так что ж?
Не одна ты на свете красавица;
Хоть и я не совсем Аполлон,
Все же девушкам буду я нравиться.
Ты же будешь мне словно сон.
Приходить ко мне будешь под утро ты,
Успокаивать будешь меня,
Мы ведь в снах вместе все еще будто бы,
Будто не было черного дня.
Все прошло между нами, все кончено,
Все прошло, ничего не вернешь.
Я сказал, что душа не испорчена,
Только это постыдная ложь.
Потом учеба, общественные нагрузки и греховные встречи с пожелавшей утешить одноклассника красавицей Мариной Груздевой развеяли томление, лишили вдохновения, вернули на землю. Во время учебы в институте Николай безуспешно пытался вернуть утраченную способность, много раз усаживался за лист бумаги, грыз карандаш, морщил лоб… Но на бумагу ложились совершенно бессвязные предложения, в которых не было не только вдохновения, но и просто мысли.
Но сейчас Николай чувствовал, что в груди теснится и просится наружу стих. Это было неожиданно, необъяснимо, не вписывалось ни в какие схемы. Любовь разрасталась, не было в душе горечи утраты, не было и в помине страдания, а душу переполняло вдохновение. Николай схватил карандаш, лист бумаги и стал, как под диктовку, записывать:
О БЛАГОДАРНОСТИ
Мне с детства быть велели благодарным
И научили кланяться вполне,
И угождать ретивым и бездарным,
Что ездят уж который год на мне.
Я с детства помнить принужден в унынье:
«Да не убий» — ту заповедь отцов,
А мне терзает душу и поныне
Желанье раздавить всех подлецов.
А мне бы так хотелось в назиданье
Всем равнодушным душу распахнуть
И пробудить в них, дремлющих, страданье
И трудностями их не отпугнуть.
И пусть поймут, какую жизнь влачили,
И радость людям пусть начнут дарить,
Тогда б и начал я, как в детстве научили,
Поклоном в пояс их благодарить!
Стихотворение появилось сразу полностью готовым, без единой помарки, с названием. Оно, казалось Николаю, было продиктовано ему кем-то свыше… Кроме всего прочего, ему, снедаемому любовной лихорадкой, не было никакого дела до далеких начальников, пусть даже и действительно катающихся на его шее.
Иисус довольно потирал руки. Неимоверно трудно было внушить своему посланнику даже такую простую и короткую мысль. Неизвестно, получилось бы это у Иисуса, если бы не помогла любовь и сопутствующая ей мечтательность Николая.
Сатана понял, что ситуация грозит выйти из-под контроля. На следующий же день его верный агент Ирина уложила Николая в свою постель и добилась от него предложения руки и сердца. На ближайшее время статус кво был восстановлен.
Все дни, предшествовавшие свадьбе, Николай провел в неугомонной суете. От него все время что-то требовалось, он куда-то вечно спешил, кому-то что-то обещал, что-то у кого-то просил… И постоянно рядом с ним находился этот неутомимый рыжий моторчик — его будущая жена.
Суета не покидала его и в первый после свадьбы год, когда пришлось решать массу бытовых проблем. Первой и, как оказалось, важнейшей была жилищная проблема. Сначала попробовали пожить в Ирином общежитии, но кто-то доложил о вопиющем нарушении правил в профком поликлиники, и через месяц их выставили на улицу. Потом они нашли комнату в деревянном доме без удобств, недалеко от работы Николая. Но и там надолго не задержались. Хозяйка, некогда работавшая охранником в порту, получив пенсию, впадала в двухнедельные запои. Из ее комнаты начинало вонять как из помойки, разные подозрительные личности шлялись по коридорам их квартиры, не обращая внимания на время суток и нередко надевая одежду постояльцев. Закончилось все полуночным мордобоем, в котором бок о бок с мужем билась и рыжая бестия. Победа была одержана полная, но утром едва проспавшаяся хозяйка решительно указала постояльцам на дверь. Как ни крути, а приходилось переезжать к матери Николая. Он и до переезда знал, что ничего путного из их совместной жизни не будет. Уж слишком похожими характерами обладали обе его любимые женщины. И та, и другая были решительно-воинственными, когда встречали малейшее сопротивление. Николай часто думал, что он и полюбил свою Ирину за то, что она была так похожа на его мать. Кухня стала их Бородинским полем. Ни одна из сторон не в состоянии была одержать решительную победу, и обе постоянно апеллировали к единственному мужчине, вовлекая его в свои бесконечные дрязги. Николай ходил на работу не выспавшийся и злой.
Иисус бессильно сжимал кулаки. С социалистическим общежитием не мог справиться даже он. Единственное, что у него получилось, это поставить