Я соединил два шара в один и метнул снаряд в лоб молчаливого полицейского. Он инстинктивно дернул головой, а Чопля шарахнула за его спиной пакетом.
Огненная поверхность коснулась шерсти на лбу морфа. Голова откинулась назад, а после и сам полицейский завалился на спину, оглушенный небольшим разрядом тока. Тут же раздался грохот взорванного пакета.
Брызги томатного сока разлетелись во все стороны, щедро поливая голову закатившего глаза морфа. Несколько капель попало на морду стоящего рядом полицейского. Если морфы умеют бледнеть, то сейчас морда полицейского была невероятно бледной.
Сама же Чопля с ног до головы покрылась красным соком, даже с пяток свисали капли.
— Эдгарт! Как же так? Надо же предупреждать, когда решишь мозги кому-то вышибить!
Я усмехнулся. На картине с томатным соком плавала фуражка, словно стремящаяся покорить океан из красной
жидкости яхта. Её мачта-козырек, натянутая ветром, готова встретить любые приключения в этом необычном море.
Иронично, что томатный сок, обычно ассоциируемый с утренним витаминным бодрствованием, здесь превратилось в
неожиданное путешествие по волнам воображения. И спящий в луже сока морф был мичманом этого корабля.
Может быть, в этой картине есть скрытый смысл: что даже в самых обыденных вещах есть место для приключений и неожиданных открытий. Ведь кто сказал, что томатный сок не может стать предметом фантазии и творчества?
— Эдгарт? Ты уснул, что ли? — пробурчала Чопля.
— Нет, не уснул. Просто любуюсь получившейся картиной, — ответил я.
Чопля возмущенно фыркнула в ответ, мол, она тут работает в поте лица, а я картинками любуюсь. Ну да я привык уже к её фырканью и не обратил никакого внимания.
— Так что, скажешь, кто вас нанял или решишь повторить участь своего напарника? — проговорил я, создавая на ладони новый горящий шарик.
— Расскажу! Вот как есть всё расскажу, только не убивайте! — рухнул на колени морф.
Его руки молитвенно сложились перед грудью. Глаза увеличились до размеров чайного блюдечка. Губы тряслись, и весь его вид прямо-таки кричал о готовности сотрудничать. Да уж, это уже не самоуверенный страж порядка, который держал на мушке двух «опасных преступников».
— Тогда говори, — пожал я плечами.
— Это был человек, мужчина лет сорока, — начал рассказывать морф, чуть закатив глаза влево и вверх. — Высокий, худощавый, неестественно бледный, с черными, как уголь, волосами. На вид крепкий, жилистый. У виска небольшой шрам крест-накрест.
Я вздрогнул. Да нет, это может быть только совпадением, а вовсе не…
— Кроме шрама есть ещё какие-то приметы? — спросил я, постаравшись справиться с волнением.
— Глаза…
— Что глаза?
— Его глаза были черными, без белков. Они как будто были провалами в глазницах, но… Он всё прекрасно различал и смотрел, почти не мигая. Я редко у кого такие глаза видел, — проговорил полицейский. — Холодные, будто застывшие…
Ну это уже слишком. Нет, на кого я подумал, тот не был обладателем подобных глаз. Хотя… если под влиянием эликсиров и зелий, то…
Нет, такого просто не может быть!
— Какова цель вашего нападения? — задал я следующий вопрос.
— Задержание и помещение под стражу. Вас было велено удерживать не меньше двух суток. При оказании сопротивления разрешили у-у-устранить, — запинаясь, ответил морф.
— Устранить? Ты знаешь, чем это чревато? И всё-таки решились на подобное?
— У меня маленькие дети… Зарплаты полицейского уже не хватает. А этот человек заплатил щедро…
— Оборотни в погонах, — прошипел участковый. — Вы позор для мундира!
— Я не виноват! — проныл полицейский. — Нужда заставила. Да мы бы и не сделали ничего. Всего-то на пару суток задержали, а потом бы извинились и отпустили.
— А может быть устранили, — добавил я.
В это время я услышал, как за стеной загавкал пес. И залаял радостно, не так, как на чужого, а как на хозяина. Так гавкают, чтобы привлечь внимание, чтобы оценили усердие и потрепали по затылку.
Хм, кто же это к нам пожаловал?
* * *
Петька сцепил пальцы и начал медленно покачиваться. Женщина из полиции хотела казаться доброй, пыталась угадать их желания, но было очевидно, что у неё самой детей нет, и она привыкла общаться с хулиганами, а не с обычными детьми. Машка тормошила тетю Иру, которая принесла слишком сладкий чай и отворачивалась, пытаясь скрыть слезы на глазах.
Мальчик знал, что эти слезы появились из-за них. Это взрослым только кажется, что дети ничего не понимают… На самом же деле понимают и очень хорошо. Петька видел, как вздрогнула вторая тетенька, которая назвалась Мариной. И это вздрагивание сказало очень много. Сказало, что они не вернутся обратно. Сказало, что с их родителями случилось нечто страшное. Сказало, что отныне жизнь детей изменилась и не в лучшую сторону.
Об этом говорили и глаза Машки. Они вроде бы остались теми же, но в то же время стали другими. Будто вынули детские невинные глазенки и заменили на стекляшки. Да-да, он не раз сегодня ловил взгляд сестры, и каждый раз об изумрудный всполох можно было порезаться. И вести себя она стала по-другому.
Однажды папа взял Петьку с собой на представление заезжего театра. Играли «Карлсона, который живет на крыше». И ещё там был Малыш, мальчик по имени Сванте Свантесон. Малыша играла пожилая женщина, и Петька очень смеялся, когда эта женщина выходила в коротких шортиках. Они с папой сидели на первых рядах. На тех самых рядах, с которых можно рассмотреть сеточку синих вен на ногах. Эта сеточка никак не вязалась с образом семилетнего мальчика, ведь Петьке в то время было как раз столько же.
Дети остро чувствуют фальшь и, обманув раз, «Малышу» не удалось обмануть Петьку дальше. Петька смотрел и видел у «мальчика» небольшие усики, «гусиные лапки» в уголках глаз. И он ни на миг не поверил, что это настоящий мальчик, которому повезло познакомиться с летающим толстеньким человечком. Петька видел, что это всего лишь актриса, которая играет свою роль. Другие дети смеялись и хлопали, а у него остался неприятный осадок, будто ему «зуб дали» и тут же обманули.
Вот в точности также он ощущал себя и рядом с Машкой. Вроде бы это прежняя сестренка, но в то же время совершенно чужой человек. Актриса, играющая роль семилетней девочки. Роль малышки.
И для него не было