Ему бы жить и не тужить, но сегодня на перемене колкость сорвалась с языка и полетела в сторону Карамазовой:
— Я бы всех предателей на кол сажал. А вот их прекрасные половинки повертел бы на колах другого толка.
Его двое друзей-подхалимов тут же заржали, пуще орловских рысаков. На его беду, рядом ошивался защитник и заступник Карамазовой. Я увидел, как вспыхнуло лицо Светланы, а потом она опустила голову и понуро пошла прочь, словно собака, получившая незаслуженный хозяйский пендель. Ну что же, у меня в подчинении была Чопля, а эту мелкую занозу хлебом не корми, дай только хозяина подколоть. Вот, в ответах служанке и заточился мой язык до остроты бритвенного лезвия.
— Подобные вещи не престало говорить лицам с интеллектуальным багажом знаний. Но что требовать от человека, которого обидел аист? — со скучающим выражением лица заметил я так, чтобы другие тоже слышали.
На нас тут же устремили взоры стоящие рядом одноклассники.
— Что вы имели в виду, Эдгарт? — тут же ощетинился Лаврин.
— А то, что когда вас принес аист, то родители долго смеялись, и сначала хотели взять аиста, — ответил я.
На грубость я привык отвечать грубостью. Чтобы задира получил по сусалам гораздо сильнее, чем ударит сам. Подобное всегда находило отклик в моих оппонентах и заставляло впредь подумать сто раз прежде, чем возникнет желание ударить вновь.
— У кого-то очень острый язык. Его не мешало бы затупить кирпичом, — хмыкнул Лаврин.
— А у кого-то другого дерьмо вместо мозгов, раз оно выплескивается через рот, — парировал я.
Это было очень грубо. Очень. Однако, я не собирался соревноваться в витиеватости языковых изысков, а хотел достичь иного…
— Жду сегодня после уроков за черным рестораном, — процедил побледневший Лаврин.
— Да базара ноль. Раз на раз смашемся, как настоящие быдлофаны. Ведь шутка в адрес девушки была недавно отпущена именно в таком тоне, — хмыкнул я беспечно.
— Там мы и выясним, кто быдлофан, а кто нет, — с пафосом произнес Лаврин.
— Слушайте, если вам так важно оставить за собой последнее слово, то хорошо, оставляй. Мне-то наплевать, а вам приятно будет себя потешить. Только осторожнее, не упадите с уровня самомнения на уровень своего интеллекта — разобьётесь. До встречи, — махнул я рукой и двинулся прочь.
Вслед мне полетело «пык… мык… не мужик», но я уже не оборачивался.
Савелий Александрович Говардский, сын боярина Говардского, шлепнул меня по плечу:
— Я обязательно должен быть секундантом!
— А я на стреме могу постоять, — отозвался Кирилл Иванович Лопырев, он сын барона Лопырева.
— Ребята, я в вас ни капли не сомневался, — улыбнулся я в ответ и хлопнул обоих по плечам. — А когда закончим, то пиво с меня.
— Это глупо, господин Южский, — раздался женский голос.
Это была она — Светлана Карамазова. Та самая, которую я должен был охранять и защищать.
— Может быть и глупо, зато это не идет в разрез с моими принципами, которые не позволяют обижать женщин, — ответил я, даже не обернувшись.
— Какой же он всё-таки мужественный, — произнесла в спину другая девушка. — Так бы его и пригласила на ужин. Да и сама бы не отказалась быть приглашенной…
Не скажу, что это мне не польстило. Всё-таки подобные знаки внимания со стороны женской половины Царскосельской гимназии редкие случаи. Обычно дамы более щепетильны в вопросах восхищения своими одногруппниками.
Всё из-за того, что многие ученицы уже знали, за кого выйдут замуж по окончании учебы. Увы, это удел аристократии — редко кто волен сам выбирать себе спутника или спутницу жизни. Зачастую о женитьбе и замужестве договариваются ещё при младенчестве, когда суженые-ряженые только на горшки учатся ходить.
Однако, это не мешает гулять до замужества и даже попадаться в пикантные передряги — молодость всё спишет. А кто и после замужества продолжает гулять от нелюбимой жены или мужа, нужно только это делать так, чтобы не выплывало наружу.
Уж мне-то можете поверить — в альковные тайны я был посвящен как никто другой. Не чурался ранее заглядывать к скучающим дамочкам на пару палок чая.
От женского возгласа лицо Лаврина скривилось, будто он впился зубами в лимон. Впрочем, он быстро оправился, но я уже успел понять, что самолюбие его получило серьёзный удар.
Черным рестораном среди студентов называли забегаловку в Филевском парке с претенциозным названием «Черный лебедь». Всё внутри было выдержано в темных тонах, атмосфера была угнетающей, но хозяину, темному эльфу Таланиэлю, это нравилось. Отличительной чертой этого заведения считали задворки ресторана. Там нередко проходили студенческие дуэли и разборки. Таланиэлю на это было пофиг, лишь бы всё было не до смерти и убирали за собой.
Студенты уважали место разборок, поэтому всегда оставляли на чай местному дворнику, чтобы тот потом смыл пятна крови и подмел выбитые зубы. Ну, за компанию убирал оставленные стаканчики и баночки. Ведь на бой собиралось не меньше десятка зевак. Таланиэлю было ещё то хорошо, что после боя победившая сторона угощала своих болельщиков в его ресторане.
Вот и мы сейчас сошлись в поединке ради выяснения извечной истины — у кого… длиннее?
Если что, под точками я имел в виду нос.
Вокруг скопились наши одногруппники, которым не терпелось узнать — кто первым пробороздит мессиво из грязного снега, окурков работников ресторана и различного мусора, который ветер любезно повыкидывал из мусорных баков. Не все пришли, но большинство. Всё-таки незаконные дуэли под запретом, поэтому подобное зрелище будоражило кровь и как бы делало соучастниками преступления.
Мелкие сверкающие горошины прошили яркими точками пространство и пролетели мимо увернувшегося Михаила. Он так изогнулся, как будто вовсе не имел костей в теле. И улыбнулся с видимым превосходством, мол, слепошарый одногруппник даже в унитаз струёй попасть не может, не то, что в противника.
Он снова взмахнул кнутом, чтобы обрушить всю яростную мощь Лавринского негодования. Вот только я вовсе не слепошарый! Рука пошла назад, перехватывая незаметные нити, летящие за шарами.
Шаровые молнии тут же дернулись обратно, переплетаясь в воздухе и превращаясь в подобие сети. И эта сеть сходу опутала фигуру Михаила. Электричество сразу же шарахнуло по нервным окончаниям. Вдобавок ещё и я добавил, двинув по правому глазу. Бил аккуратно, но точно…
Вот тебе, понторез лохматый!
Парализующая сеть опутала Лаврина и превратила его в соляной столб. Да, электричества мало для убийства, но вот для паралича