Тимур замер.
Его ладонь крепко сжала перила ограждения.
Он медленно смерил меня взглядом — тем самым, из самолета. Очень пристальным, очень внимательным, очень измеряющим. Я бы не удивилась, что теперь он легко мог бы сказать, какого объема у меня бедра и какой размер лифчика я ношу.
— Вот как… — уронил он тяжело.
Захотелось набрать побольше воздуха в легкие. Кислорода в том, что уже был, явно не хватало. Но это было больно — так глубоко вдохнуть.
— Поэтому ты понимаешь, что все что произошло… — я снова попыталась вдохнуть поглубже, и снова не вышло. — …происходит между нами — странно!
— Ты даже не представляешь — насколько, — мрачно отозвался Тимур.
— Ты его начальник, а я… И он еще просил за меня, то есть, должен… — продолжала оправдываться я, пока не осознала, что он сказал: — Что? В смысле — «насколько»?
— Неважно! — он отмел мой вопрос резким взмахом руки. — У меня есть к тебе предложение, Агата.
— Что?.. Какое?
Молчал Тимур недолго, но с каждым мгновением моя паника внутри разгоралась все сильнее, пока мне не показалось, что я сейчас закричу.
— Давай… — медленно сказал он, снова оглядывая меня с головы до ног, но так, будто знакомился заново. — Давай представим, что ты не знаешь, кто я. А я не знаю, кто ты. И мы незнакомцы, которые впервые встретились в этом круизе.
— Зачем?..
— Пойдем после ужина на дискотеку… — он продолжил, не ответив на вопрос. — Или послушать джаз? Ах, да, тебе не нравится джаз, в нем нет ритма. Тогда выйдем погулять с бокалами шампанского и случайно столкнемся в темноте. А дальше…
Он цокнул языком.
— И ты думаешь, я сразу запрыгну на тебя? Потому что ты такой неотразимый?
— Ну что ты… Мы же цивилизованные люди!
Что за чушь? Зачем мне играть в эту дурацкую игру, кто скажет?
Проще отказаться.
Но спустя час после ужина я в блестящем вечернем платье с разрезом до бедра иду по прогулочной палубе с бокалом шампанского в руке.
Пайетки переливаются волнами при каждом шаге, стеклярусная бахрома позвякивает легким хрустальным звоном.
На мне нет белья. Просто такое платье.
Ну, так совпало.
Тонкие каблуки туфель оставляют следы в ковролиновом покрытии палубы.
Я иду. И иду.
И иду.
Но почему-то ни с кем не сталкиваюсь.
Пока не прохожу всю палубу до самой кормы. Здесь шумно — слышен гудение моторов и плеск воды. И темно — подсветка осталась по боковым бортам.
…и кто-то вынимает у меня из руки бокал.
Кто-то обнимает за талию.
Кто-то открывает дверцу в ограждении с надписью «Вход воспрещен»
Кто-то утягивает меня за собой к спасательным шлюпкам, укрытым брезентом.
Кто-то задирает узкое платье, горячей ладонью властно скользит по коже, подхватывает под колено, вынуждая закинуть ногу на его бедро.
— Ну что, запрыгнешь на меня? — бархатно шепчет этот кто-то, и горячее дыхание касается того местечка на шее, где еще пульсирует след от его укуса. — Или мы цивилизованные люди?
13. Под звездами
В одной руке у Тимура мой бокал шампанского, другая стискивает мое бедро. Я прижимаюсь к нему плотнее и чувствую твердость в его брюках. Хочется тереться об нее, как похотливой кошке, наплевав на все приличия.
Запускаю пальцы в его волосы и приникаю к его губам, чувствуя, как начинает кружиться голова от такого знакомого вкуса.
Его рука нагло путешествует у меня под платьем, исследуя все не прикрытые трусиками нежные места. И между поцелуями я всхлипываю от нетерпеливой дрожи, жадно хватаю ртом воздух и вздрагиваю, когда его пальцы касаются нежной плоти.
Внутри меня становится влажно, а когда его палец проникает туда, преодолевая легкое сопротивление сжатых мышц, меня прошивает захватывающей дух судорогой.
Сейчас мне не нужны никакие предварительные ласки и подготовка. Сейчас мне нужно, чтобы Тимур взял меня прямо здесь. Растянул под себя, трахнул как следует, не дав ни единой мысли задержаться в голове.
Даже мысли о том, как позорно я по нему скучала, изо всех сил отгоняя это чувство, не признаваясь в нем даже самой себе. И как меня захлестывает желание и радость от того, что его руки прикасаются ко мне, от того, как резко и часто он дышит, от того, как его взгляд пронзает меня насквозь.
Я распахиваю его рубашку, обрывая с нее парочку пуговиц, со стоном провожу острыми ногтями по заросшей темными зарослями груди, еле удерживаясь от того, чтобы вонзить их в его горячую кожу, пор-р-рвать ее на кровавые полосы, впиться клыками в свежее дымящееся мясо.
Во мне клокочет безумие, я сама это понимаю, но не хочу ничего с ним делать. Прикусываю нижнюю губу Тимура до крови — и получаю в ответ такой же животный горловой рык.
Бокал с шампанским летит в сторону, с еле слышным звоном разбиваясь о палубу.
Вторая рука получает свободу — чтобы мять мою грудь под шелестящей тканью. Искать твердый сосок, выкручивать его до боли.
Я вскрикиваю и разукрашиваю его грудь десятью красными полосами.
В ответ Тимур резко задирает мое платье прямо до пояса, и уже два пальца врываются внутрь меня. Закусываю губу и пережидаю острую волну горячей дрожи, пробежавшей по всему телу.
Но мне мало его пальцев! Мое тело жаждет невыносимой наполненности, которую дает только его член. Поэтому нетерпеливыми пальцами расстегиваю его ширинку и со вздохом облегчения обхватываю упругий ствол ладонью.
Это странное чувство — будто именно такого движения, такого ощущения пульсирующей в руке горячей плоти и не хватало мне для счастья. По телу растекается тепло и спокойствие, в вены впрыскивается супердоза окситоцина.
— Трахни меня, — выдыхаю я, глядя прямо в темные, еще темнее окружающей ночи его глаза. — Трахни меня как свою…
Не договариваю, потому что Тимур запечатывает мне рот голодным хищным поцелуем. Член в моей руке становится каменно-твердым, и его хочется сжать изо всех сил, чтобы проверить, испытать эту твердость.
Пока мой язык сражается с языком Тимура в яростной битве, отвоевывая свою территорию и захватывая его, он достает презерватив и убирает мою руку, чтобы раскатать его по стволу.
Не могу не думать о том, что у уборщиков с утра будет та еще картина — осколки бокала и упаковки от презерватива.
Надеюсь, тут нет камер!
Но эта мысль проскакивает слишком быстро, чтобы испортить мне настрой.
Потому что Тимур уже полностью готов, он подхватывает меня двумя руками, вжимает спиной во что-то твердое позади — и нанизывает на себя. Голой кожей спины я чувствую